Отец Пунтигам поверил Чабриновичу. Он написал детям Гогенберг и попросил их, следуя примеру Христа, написать сербскому террористу, что они его прощают. Принцесса София перечитала письмо священника не раз и не два, поговорила с тетей Генриеттой, дядей Туном и бабушкой Габсбург. Пришлось даже советоваться с законниками-иезуитами: граф Тун опасался, что любой ответ детей Чабриновичу может стать предлогом для прошения о помиловании. Опекуны Софии позволили ей самой решить, что делать. Она написала письмо и попросила братьев подписать его. Максимилиан поставил свою подпись, Эрнст отказался
[400].
И через много лет эта история оставалась светлым проблеском в мрачных воспоминаниях о том периоде ее жизни. Она никогда не раскаивалась в своем решении, считая, что именно тогда почувствовала, что оживает после гибели родителей. Иезуитское начальство Пунтигама запретило ему передавать письмо, но он ослушался. Священник написал Софии, что сумел уговорить охранников, зашел в камеру Чабриновича и зачитал ему письмо. Слушая его, Неделько разрыдался и сказал, что готов понести любое наказание, потому что письмо спасло его душу
[401].
В Линц, Вену и Мюнхен Адольф Гитлер писал пространные послания тем, кого считал друзьями, но за все четыре военных года не получил ни одного ответа. Его сослуживец писал: «Ко всем приходили посылки и письма из дома. Абсолютно ко всем, кроме Гитлера. Почему-то Гитлер не получил ни единого письма!»
[402] Зимой Гитлер написал мюнхенскому знакомому, делясь мыслями, чувствами и желаниями, чтобы Германия очистилась войной: «Те из нас, кто будет иметь счастье снова увидеть родину, увидят ее чистой, менее подверженной иностранным влияниям, так что каждодневные жертвы, страдания сотен тысяч и потоки крови, которые день за днем льются здесь в борьбе с целым миром, враждебным нам, не только сокрушат внешних врагов Германии; нет, наш внутренний интернационализм тоже падет. Это будет куда важнее, чем любые территориальные завоевания»
[403]. Шло уже второе лето войны, и даже Гитлер чувствовал, до чего его вымотали кровь, грязь и бои, потому что хозяйке своей квартиры в Мюнхене он писал: «Энтузиазм мало-помалу остыл, а на смену буйной радости пришел смертный страх. Сейчас каждый переживает борьбу между инстинктом самосохранения и необходимостью выполнять свои обязанности»
[404].
7 июля 1916 г. в газете New York Times вышла статья «Австрийские мальчики молятся за мир. Сын убитого эрцгерцога создает лигу из четырнадцати тысяч участников». В этой статье, перепечатанной потом другими изданиями, говорилось:
Из Вены получено сообщение, что принц Максимилиан Гогенберг, сын убитого эрцгерцога Франца-Фердинанда, наследника австрийского престола, основал «Молодежную ассоциацию молитв за скорый и благоприятный мир». Ассоциация уже насчитывает четырнадцать тысяч членов… Принцу всего четырнадцать лет, и в этом огромном деле ему, скорее всего, очень много помогают, особенно в высших официальных кругах. Организация или скорее объявление о том, что она существует, сильно воздействовало на чувства австрийцев… Эта новость подтверждает то, что давно уже известно: не секрет, что австрийцы устали от конфликта, в котором они так сильно пострадали
[405].
Дети формально поздравляли императора с днем рождения, но этим и ограничивались их контакты с «высшими официальными кругами» при дворе Габсбургов. Неофициально за лигой, скорее всего, стояли эрцгерцогиня Мария-Тереза, эрцгерцог Карл и эрцгерцогиня Зита
[406]. Мария-Тереза патронировала медицинских сестер и уход за ранеными в венских госпиталях и, естественно, была против войны. Карл с Зитой с ужасом и отвращением говорили о жертвах и кровопролитии из-за грубых ошибок начальника штаба армии Гетцендорфа на полях сражений
[407].
Будущий император, императрица и бабушка сирот Гогенберг хотели, чтобы стремление Австрии к миру стало известным. Мария-Тереза решила, что лучше всего это сделать через газеты большой нейтральной страны, например Соединенных Штатов, а старший сын Франца-Фердинанда лучше всех сумеет об этом рассказать
[408]. Как и четыре предыдущих наследника императора Франца-Иосифа, Карл был, к сожалению, отстранен от принятия гражданских и военных решений в Австрии. 16 ноября 1916 г. все резко изменилось
[409].
После шестидесятисемилетнего правления его императорское величество Франц-Иосиф скончался во дворце Шенбрунн, там же, где появился на свет восемьдесят семь лет назад. В некотором смысле он никогда не покидал его давящих стен.
Карл Габсбург постарался как можно скорее завоевать титул императора мира. В первой же своей речи он заявил: «Я сделаю все, что в моей власти, чтобы покончить с ужасами и жертвами войны как можно раньше и восстановить благословенный мир, как только это позволят честь, интересы наших союзников и сотрудничество с нашими противниками»
[410]. Детям Гогенберг и миллионам других людей мир вдруг показался возможным. Двадцатидевятилетний император вызвал многих отставленных советников Франца-Фердинанда обратно в Вену
[411]. И новый премьер-министр, и новый министр иностранных дел входили в ближний круг покойного эрцгерцога во дворце Бельведер.
