Обет отречения, подписанный в 1900 г., отделил еще не рожденных детей Франца-Фердинанда от императорского семейства. В 1914 г., после убийства эрцгерцога, его сыновья стали владельцами Конопиште и Хлумеца, купленных на собственные деньги и никогда не принадлежавших короне. Право наследования пражский суд подтвердил в 1916 г., за два года до подписания Сен-Жерменского договора, за три – до того дня, когда Софию с братьями выгнали из их дома, и за четыре – до того, как международное соглашение получило законную силу
[467].
Через восемь лет после гибели Франца-Фердинанда чехословацкое правительство присвоило «габсбургскую» собственность его детей Гогенбергов. В чехословацких судах граф Тун проиграл и передал свое дело в Объединенный репарационный комитет в Гааге. Комитет заявил, что не уполномочен толковать договор, подписанием которого завершилась война. Тун еще несколько раз подавал в суд от имени Макса и Эрнста, но им так и не вернули ни домов, ни прилегавших к ним земель и ничего не компенсировали. Братья Софии сохранили свои земельные участки в Австрии. Но потеря Конопиште и Хлумеца лишала их будущего, возможности хозяйничать в своих поместьях и воспитывать детей в краю своей молодости – Богемии
[468].
У сыновей Франца-Фердинанда было множество возможностей и искушений. Они были молодыми, красивыми, неженатыми принцами с большой семейной историей и небольшими обязанностями. О скандальных выходках, романах, браках, разводах, незаконных детях и политических промахах новых и старых представителей правящих домов охотно писали все газеты. Максимилиан и Эрнст Гогенберги отказались идти этим путем
[469].
Эрнст, младший, усердно грыз гранит науки. Пройдя полный курс лесоводства и сельского хозяйства он наконец нашел себя и после учебы обосновался в сельской местности Австрии, севернее Граца. Там, в уединенной красоте Штирии, на земле, доставшейся его семье при вмешательстве императора Карла, он начал исцеляться от ран Сараево
[470].
Максимилиан избрал другой путь. Ближе к двадцати годам он впервые провел политическое собрание в маленькой австрийской гостинице и, тщательно подбирая слова, объявил о своих планах восстановления в стране конституционной монархии и предложения его двоюродному брату, императору Карлу, занять свободный трон Габсбургов
[471]. Дело предстояло нелегкое. Жесткая послевоенная конституция Австрии отобрала у Габсбургов все, поставила вне закона императора Карла и его наследников, запретив им возвращаться на родину. О притязаниях на трон, участии в политической жизни, дворцах, землях, поместьях не шло и речи
[472]. Собрание, организованное Максимилианом Гогенбергом, было тихим, спокойным, совсем непохожим на помпезные политические митинги Адольфа Гитлера в мюнхенском Хофбройхаусе. В нем участвовали всего двадцать шесть человек. Одним из них был Эрнст, но именно после этого собрания Гогенберги и Адольф Гитлер пошли на лобовое столкновение
[473].
11. Златоуст среди демагогов
Диктаторы теперь в моде, и, вполне возможно, в ближайшем будущем мы в Англии тоже захотим чего-то подобного.
Эдуард, принц Уэльский
Угроза насилия, гражданской войны и поход на Рим тысяч итальянских фашистов закончились тем, что их вождь, тридцатидевятилетний Бенито Муссолини, в 1922 г. стал премьер-министром Италии
[474]. Через год Адольф Гитлер с двумя тысячами сторонников попробовал так же двинуться на Мюнхен
[475]. Попытка не удалась, а его арестовали за государственную измену
[476].
На суде Гитлер выставил себя патриотом, а не предателем. Путч предстал попыткой избавить Германию от коммунистов и подлых изменников, которые ударили стране в спину и специально проиграли войну, чтобы захватить власть: «Тем, кто предал нашу страну в 1918 г., даже исключительной меры наказания будет мало!»
[477] Гитлер защищался на удивление ловко и хитроумно и, по сути дела, сам судил послевоенное правительство Германии
[478].
Отбыв двести шестьдесят четыре дня из своего пятилетнего срока, Гитлер вышел из тюрьмы гораздо более знаменитым и популярным, чем был, когда вошел в нее. В день освобождения торговая палата Мюнхена, желая получить в его лице защитника своих прибылей, подарила ему новый «мерседес»
[479]. Следующие десять лет он превращал нацистскую партию в крупнейшую политическую силу, с которой Германия не смогла не считаться. В воображении он рисовал себе Германский рейх расово чистым, однородным, во всем противоположным терпимой, всеохватной, многонациональной империи Габсбургов. Гитлер был не просто политическим деятелем, жаждавшим перемен.
В Чехословакии началась кампания за возврат старинной Богемии к монархическим корням, и одним из возможных кандидатов в будущие короли стал принц Максимилиан Гогенберг. Красивые черты лица и немалое обаяние говорили о его высоком происхождении, но он не желал выпячивать ни свое положение, ни состояние, ни ум. Как и мать, он говорил спокойно, одевался опрятно, и всякая мелочь была у него на своем месте. Он держался прямо, никогда и нигде не опаздывал, был джентльменом с головы до ног. Старший сын эрцгерцога Франца-Фердинанда и герцогини Гогенберг имел все задатки искусного дипломата, превосходного юриста, отличного шахматиста. Его теплые карие глаза смотрели дружелюбно, мужественное лицо умело скрывало подлинные мысли и чувства, и эти качества очень пригодились ему потом, в тяжелые дни жизни. Макс быстро и дипломатично отказался от всех связей и притязаний в чехословацкой политике; но из-за подозрений, что они все-таки есть, братьям Гогенбергам было очень трудно навещать сестру в Праге
[480].
