Баронесса Ротшильд вскоре посетила американского посла Мессерсмита и пожаловалась, что орды репортеров «лезут на стены, болтаются по саду, даже подсматривают в окна»
[567]. Посол провел беседу с аккредитованными американскими корреспондентами. Но они были только каплей в море неистовых журналистов, осаждавших Эдуарда, который после отречения снова стал герцогом Виндзорским
[568].
Как только миссис Симпсон получила развод, герцог покинул Австрию на поезде «Восточный экспресс». Пара заключила брак во Франции, в красивом шале, арендованном у Шарля Бедо, франкоамериканского бизнесмена, арестованного потом за сотрудничество с нацистами и умершего в заключении. Брак позволил Уоллис стать герцогиней. К великой досаде Макса Гогенберга и других монархистов, для своего медового месяца самые знаменитые новобрачные в мире выбрали Австрию. Прежде, однако, они совершили короткую, но широко разрекламированную романтическую поездку в Венецию, где Бенито Муссолини оказал им по-настоящему королевские почести
[569].
С Виндзорами прибыли десятки журналистов, двести шестьдесят шесть чемоданов и саквояжей, Дадли Фоксвуд (единственный слуга-британец, сохранивший верность Эдуарду), два керн-терьера и детективы из Скотленд-Ярда, приставленные не только для охраны, но и для наблюдения
[570]. О каждом шаге пары извещали заголовки газет. Только они оказались в Австрии, как посол Мессерсмит пригласил сорокадвухлетнего герцога к обеду и описал его как «упрямого недоразвитого мальчика, кажущегося при этом человеком глубокого ума и широких интересов»
[571].
Осенью 1937 г. этот мальчик, бывший король Англии, вместе с женой отправился в гитлеровскую Германию. Когда-то сказочный принц, почти единолично спасший туристическую экономику Австрии, теперь обнимал диктатора, который делал все, чтобы ее уничтожить. Ярчайшие нацистские «светила» Герман Геринг, Генрих Гиммлер, Рудольф Гесс и Йозеф Геббельс развлекали пару в поездках по всей стране. Самым печально знаменитым событием вояжа британских изгнанников стало широко разрекламированное свидание с Гитлером в его баварской резиденции «Орлиное гнездо». Там диктатор и герцог Виндзорский почти час проговорили один на один. Герцогиня в это время пила чай с заместителем фюрера по партии Рудольфом Гессом
[572]. Подробные репортажи об их поездке придавали нацистскому режиму видимость законности. Но Ральф Уиграм, служащий британского дипломатического ведомства, писал, что поведение Эдуарда угрожало «забить огромный гвоздь в крышку гроба монархии»
[573]. Австрийские монархисты рвали и метали. Герцог и герцогиня Виндзорские рассказывали друзьям, что хотят сначала пожить в Австрии, а потом уже навсегда обосноваться в Англии; но история рассудила иначе.
Осенью скончался первый президент Чехословакии Томаш Масарик. Для большинства жителей страны он был любимым отцом, величайшим ее патриотом. Но только не для Софии Ностиц-Ринек, сестры Максимилиана и Эрнста Гогенбергов. Она любила Чехословакию, древнюю землю Богемии, где она родилась. Лоскутное одеяло национальностей делало ее уменьшенной копией некогда могущественной Австро-Венгерской империи. Никаких теплых чувств к президенту Масарику она не испытывала. В тяжелейшие зимы депрессии они с Фрицем помогали его правительству, устраивая бесплатные столовые в Праге; но она не забывала, что это он выкурил их, осиротевших, из Конопиште
[574].
За пределами маленькой страны смерть Масарика почти никто не заметил. Но для Адольфа Гитлера уход президента имел большое значение. Не стало единственного человека, который наверняка спас бы Чехословакию от нацистской Германии
[575]. Через два месяца после смерти Масарика Гитлер провел в Берлине секретное совещание, где заявил представителям военных и правительственных кругов, что целью должен стать одновременный и немедленный захват Чехословакии и Австрии и что исход будет зависеть от степени внезапности и быстроты действий
[576]. Для Гитлера Чехословакия была не меньшим «расовым недоразумением», чем Габсбургская империя времен его юности.
В гигантской библиотеке Масарика насчитывалось несколько тысяч книг, но на столе у бывшего профессора лежали только две. Одной был «Фауст» Гёте – история ученого, который в погоне за знанием и земными наслаждениями заключил договор с дьяволом. Многие считали это произведение ценнейшим вкладом Германии в мировую литературу. Другой была «Майн Кампф» Адольфа Гитлера
[577]. Реалист Масарик не питал иллюзий ни о Гитлере, ни о Германии, которую тот переделал по своему образу и подобию.
Каждая из этих книг по-своему отразила трагедию Европы XX века. В приближавшейся войне погибли родной дом Гёте во Франкфурте, его музей, красивые старинные улицы, по которым он ходил, весь его зажиточный район да и большая часть города, где он жил и работал. Почти вся Европа разделила эту судьбу.
Гитлер открыто и подробно высказал свои надежды на войны, завоевания и порабощение тех, кого считал низшей расой. Ни один известный истории душегуб или массовый убийца никогда еще так нагло не похвалялся на весь мир своими планами. Гитлер заявлял, что вся Европа будет управляться немецкой «расой господ», а остальные будут низведены до положения союзников Германии или ее рабов. На первой же странице он утверждал, что первой завоюет Австрию.
К середине тридцатых годов Гитлер уже не был расистским автором книги, которую многие купили, но так и не прочли. Он стал опасно могущественным диктатором одной из крупнейших стран Европы и собирался претворять свои расистские бредни в реальность. Фантазии Гитлера разрастались как раковые метастазы, угрожая миллионам ни в чем не повинных людей.
В ответ Максимилиан Гогенберг сделал нечто такое, для чего ни у кого в Австрии не нашлось ни мужества, ни дерзости, ни положения. В двадцатую годовщину сараевского убийства, 28 июля 1937 года, он публично высказался о гибели своих родителей. Как и Гитлер, Макс верил в силу слов. Своей трибуной он избрал не чешское или австрийское издание, а французский журнал, который читали два с половиной миллиона человек, крупнейшее общественно-политическое издание в Европе
[578]. Для дискредитации Германии Максу нужна была самая большая аудитория. Он писал:
