В новые времена вписывались далеко не все. С точностью старинных, хорошо отлаженных часов ровно в семь утра легендарный император Франц-Иосиф выезжал из дворца Шенбрунн в пригороде Вены. По главной торговой улице Марияхильферштрассе он направлялся во дворец Хофбург, где исполнял свои обязанности, а в половине пятого возвращался в Шенбрунн, где родился семьдесят семь лет назад. Там он допоздна читал донесения и подписывал бумаги
[57].
Восемь тщательно подобранных белоснежных лошадей везли его зеленую с золотом карету. У каждой была величественная стать, и держались они очень прямо, почти как сам император. Франц-Иосиф со своим конным выездом был картинкой из прошлого века. С немалым трудом британский монарх Эдуард VII уговорил императора Австрии один-единственный раз в жизни проехаться в автомобиле. Об этом рискованном событии, приключившемся в 1908 г., Франц-Иосиф якобы выразился так: «Одна вонь, а кругом ничего не видно»
[58]. Если это правда, то перед нами редкий пример, когда Франц-Иосиф высказался откровенно, сбросив маску, которую он носил на публике.
Монарх, окруженный необыкновенной помпезностью, церемониалом и этикетом своего двора, воплощал идеал дедовских времен: устойчивость, постоянство, непрерывность
[59]. Его образ тщательно и виртуозно выстраивался ведомством императорского дворца. Пожалуй, только это и было в нем современным. Монархический «фасад» позволял старевшему правителю упорно соблюдать привычное расписание и почти шестьдесят лет удерживать власть. Либеральный реформатор Йозеф-Мария Бернрайтер из ближнего круга Франца-Фердинанда, похоже, выразил досаду эрцгерцога, когда писал: «Мощный пульс новой жизни ухо императора воспринимало как тихий, отдаленный шелест… Он больше не понимает времени, а оно идет себе и идет…»
[60]
Ритмы жизни Франца-Иосифа и его беспокойного племянника и наследника совершенно не совпадали. Когда Франц-Фердинанд бывал в Вене, огромный автомобиль австрийской марки «Граф унд Штифт», чуть ли не кренясь на поворотах, мчал наследника по гравиевой аллее дворца Шенбрунн из соседнего дворца Бельведер, где располагались его личные покои и канцелярия
[61]. Контраст между императором и эрцгерцогом видели все без исключения. Казалось, в жилах у одного текла ледяная вода, а у другого – пылающая нефть. Пар, который получался при столкновениях, не давал им ясно видеть и понимать друг друга.
Итак, Гитлер прибыл в Вену. От умершего отца он унаследовал немного денег и снял убогую крошечную комнатушку в набитой до отказа ночлежке в самом центре города
[62]. Совсем рядом была роскошная улица Рингштрассе; в северной части города располагался дворец Франца-Иосифа Хофбург, в котором было 2600 комнат, в южной – дворец Шенбрунн и его парки, в восточной – дворец Франца-Фердинанда Бельведер. Музеи, парки, театры, величественные здания и великолепные памятники – до всего можно было без труда добраться пешком.
От Габсбургов в Вене некуда было деваться. Первая же открытка, которую Гитлер отослал домой своему единственному другу Августу Кубичеку, изображала знаменитые Карлсплатц и Карлскирхе – площадь и церковь, названные в память давно умершего императора из этой династии. На обороте Адольф написал: «Мне все представляется очень красивым»
[63]. Потом, при встрече, он признавался Августу: «Я часами мог простаивать перед оперой, подолгу глазел на парламент; весь бульвар Ринг для меня был как картинка из “Тысячи и одной ночи”»
[64].
Поначалу его очаровал этот город-космополит. В своем ближнем нацистском кругу Гитлер так вспоминал о Вене времен Габсбургов: «Там мирно соседствовали ошеломительное богатство и самая отвратительная бедность. В центре и на окраинах живо ощущался пульс государства с населением пятьдесят два миллиона человек, вся таинственная магия плавильного котла наций. Ослепительный блеск двора как магнитом притягивал богатых и умных из всех уголков страны. Но габсбургскую монархию отличала строгая централизация. Только она и могла придать какую-то определенную форму этому сборищу разных наций»
[65].
Пожалуй, на заре XX столетия из европейских мегаполисов именно Вена сильнее всего притягивала мыслителей, художников и различных дельцов. Ее называли своим домом начинающие психологи Зигмунд Фрейд и Гермина Хуг-Хельмут, популярный прозаик Стефан Цвейг, благотворительница Адель Блох-Бауэр, композитор Густав Малер, светская аристократка Анна Захер, не расстававшаяся с сигарой, и Берта фон Зутнер, первая женщина, удостоенная Нобелевской премии мира. В одно и то же время там жили отец сионизма Теодор Герцль, кинорежиссер Фриц Ланг, певица и актриса Лотте Ленья, изобретатель и кинозвезда Хеди Ламарр, революционеры Иосип Броз Тито, Лев Троцкий и Иосиф Сталин
[66]. Австрийцы хвастались, что современный мир родился в Вене.
В 1907 году Вена была уже совсем не тем городом, в который полвека тому назад попал отец Гитлера, в тринадцать лет сбежав из дома
[67]. Другую Вену девочкой увидела и мать Гитлера, которая была на двадцать три года моложе его отца
[68]. Только император был все тот же. Приток иммигрантов увеличил население в четыре раза; почти два миллиона человек принесли с собой пестроту языков, религий, кушаний, музыки, костюмов и традиций
[69]. А Франц-Иосиф, точно стержень, удерживал это разнообразие. Правда, людей манил вовсе не он, а толчок к движению вверх, который давала его империя
[70].
