Сначала она говорила младшим сыновьям, что папа уехал далеко-далеко, потом – что они вместе с дядей находятся в немецком лагере. Узники Дахау каждые две недели могли отправлять домой открытки. Цензура так тщательно проверяла их, что мальчики и не догадывались, откуда им пишут.
После аншлюса под стражу были заключены двадцать тысяч австрийцев. Наиболее «опасных» отправили в Дахау. Маркс и Эрнст стяжали своеобразную славу: они оказались там первыми «преступниками» – австрийцами
[694]. Через четыре дня к ним присоединились сто пятьдесят три земляка. В мае прибыли еще сто двадцать человек
[695]. Австрийцы содержались отдельно от других заключенных, но обращались с ними так же жестоко.
Журналист, бывший узник Дахау, писал потом: «Среди них было два посла, три министра, один государственный секретарь, один старший судья, один государственный обвинитель, мэр Вены, один генерал, один полковник, три майора, два университетских профессора, несколько высших полицейских чинов, два известных в Вене юриста, множество знаменитых журналистов и писателей»
[696]. Еще один выживший вспоминал: «Глядя на них, было чуть ли не стыдно осознавать, что сам ты свободен»
[697].
Только через несколько лет семья Макса и Эрнста узнала (и не от них самих, а от других), каким ужасом стал для них Дахау. Охранники с хлыстами из бычьей кожи, с нашивками в виде черепа и перекрещенных костей издевательски обращались к ним «Ваши императорские величества»
[698]. Братьев сфотографировали, сняли с них одежду, голыми отправили к цирюльнику, обрили головы и усы, поставили под ледяной душ и выдали полосатые лагерные робы и деревянные башмаки. Дальше они заполнили анкеты с вопросами о возрасте, дате рождения, вероисповедании, роде занятий, родителях, если они живы. Особенно интересовало охранников, где, когда и как умерли их отец и мать
[699].
Ни одного из братьев официально ни в чем не обвиняли. Но герцог Гогенберг, заключенный номер 13742, носил на своей робе зеленый треугольник – знак «задержанного под стражей для обеспечения безопасности». Принц Эрнст, заключенный номер 13741, попал в категорию «политических преступников» за нападение на венское представительство немецкого туристического бюро. «Антинемецкое поведение» принесло ему красный знак террориста
[700]. Всю зиму Эрнст убирал снег от дверей штаб-квартиры СС, посыпал песком и пеплом дорожки, по которым ходили офицеры гестапо
[701]. Это было жуткой пародией на то, что когда-то Гитлер разгребал снег перед отелем «Империал», готовясь к встрече членов правящего дома империи Габсбургов.
Братьям поручили чистить отхожие места; они все время убирали и вывозили нечистоты из вечно переполненных лагерных туалетов. Для работы им выдали только черпак
[702]. Очевидец писал: «Их впрягали в повозку с нечистотами, точно вьючную скотину. Погонщик из уголовных немилосердно хлестал их, гоня от одной уборной к другой: они накладывали экскременты в корзины и везли их на свалку»
[703]. Другой свидетель вспоминал:
Вскоре стали поговаривать, что это сыновья Франца-Фердинанда, убитого в Сараево. В повозке была чуть ли не тонна дерьма. Эсэсовцы остановили их, начали насмехаться. Потом кто-то подобрал плоский камень, братьев заставили наклониться над кучей и швырнули в нее камень так, что он забрызгал их лица экскрементами
[704].
После войны узник Дахау Леопольд Фигль, такой же, как и они, «политический преступник», писал, что видел сам, как братья Гогенберг заполняли отходами человеческой жизнедеятельности, тащили и опустошали свою двухколесную повозку:
Лишенные всех титулов и званий, видя перед собой смерть ежедневно, ежечасно, они переживали немыслимое унижение не с высокомерной гордостью представителей «расы господ», а с непоколебимым, суровым достоинством наследников древнего рода, которым судьбой было предназначено служить и править… Они делили с нами каждый кусок, каждый глоток воды и были самыми приятными из наших товарищей
[705].
А вот еще одно свидетельство:
В них было спокойное, радостное, удивительное достоинство, неистребимое чувство юмора, нерушимая солидарность. Система стравливала людей, заставляла одних смотреть на других свысока, но Гогенберги ясно давали понять, что они делать этого не будут
[706].
Братья выполняли все приказы своих гестаповских мучителей. Вернее сказать, все, кроме одного. Они решительно отказывались ненавидеть людей, бывших с ними в заключении, в том числе и евреев. 10 ноября 1938 г. в Германии и Австрии были разгромлены еврейские синагоги, дома и лавки. Это произошло печально известной «Хрустальной ночью», или «Ночью разбитых витрин», но бесчинства продолжились и днем. Полицейские, пожарные, соседи стояли поодаль и только смотрели, как выгорали дотла шестьдесят две австрийские синагоги, как громили еврейские кладбища, как налетали на еврейских мужчин, женщин и детей, как их избивали и грабили
[707].
Шесть тысяч австрийских евреев отправили потом в Дахау. Охрана с каким-то особым злорадством издевалась над ними, мучила, убивала. Если человек пересекал черту, проведенную в пыли, или не надевал лагерную кепку, его расстреливали на месте. Порой охранники срывали головной убор с какого-нибудь еврея и швыряли его в запретную зону, а это означало немедленную гибель несчастного. В лагере шептались, что так поступили с престарелым евреем, некогда знаменитым комиком. Эрнст тут же подпрыгнул, поймал шляпу и вернул ее остолбеневшему владельцу. Охранник прицелился, но не стал стрелять
[708].
Максимилиан уважал многих сотоварищей-узников: евреев и Свидетелей Иеговы за искреннюю веру; легионеров Иностранного легиона за стоическое мужество в телесных страданиях, коммунистов и республиканцев за силу политических убеждений
[709]. Каждый человек, в том числе и Макс, находил способы спокойно противостоять нацистам. Как-то после длинного рабочего дня Макс складывал инструменты в большой деревянный ящик и вдруг услышал, что к нему кто-то бежит. Из-за угла вылетел перепуганный цыганенок. Они взглянули друг на друга, Макс тут же открыл ящик, мальчишка запрыгнул в него, а Макс опустил тяжелую крышку и закрыл ее на амбарный замок. Вскоре мимо пролетел разъяренный охранник с видом охотничьей собаки, которая потеряла след. Макс слышал, как тот изрыгал ругательства и клялся, что наутро убьет цыганенка.
