Через четыре дня после захвата Судетской области президент Эдуард Бенеш подал в отставку. Чехословакия переживала тяжелейший в своей двадцатилетней истории кризис, а он заявил: «Я остаюсь тем, чем был всегда: убежденным демократом. Именно поэтому я ухожу. Глубоко убежден: лучше не мешать новому созвездию, которое восходит сейчас над Европой»
[737]. Бенеш попросил министров выполнять свои обязанности и оставаться на постах. Его сменил Эмиль Гаха, человек слабого здоровья, которого еще раньше, после встречи с Германом Герингом, сразил сердечный приступ. С пепельно-серым лицом, похожим на маску смерти, он умолял сограждан покориться судьбе. Из пражских громкоговорителей на горожан лились уговоры спокойно заниматься своими делами и быть «хорошими чехами и хорошими немцами»
[738].
София Гогенберг Ностиц-Ринек была и австрийкой, и чешкой, но Адольф Гитлер повелел, чтобы и она, и ее семья теперь стали немцами. В один миг у нее отобрали и прошлое, и будущее. Второй раз она ощутила сиротство: в 1914 г. убили ее родителей, а в 1938-м украли национальность и страну
[739].
Гестаповцы, не теряя времени, нагрянули в дом дочери Франца-Фердинанда. Особняк Ностиц-Ринеков обыскали от чердака до подвала, а четырех детей поместили под домашний арест. Софию и Фрица увезли в солидное здание банка на противоположном конце Праги, приспособленное под штаб-квартиру гитлеровской тайной полиции. Допрос шел несколько часов, но Фриц, стойкий сорокапятилетний отставной офицер Австрийской императорской армии, доказал свою несгибаемость. София тоже не дала себя запугать. Она, не дрогнув в Берлине, не оробела и в Праге. В конце концов мужа и жену отпустили, но теперь гестапо не спускало с них глаз.
Американский дипломат Джордж Кеннан писал, что чехи оказались перед выбором: сотрудничать со злом или совершить геройское самоубийство
[740]. Гестапо вернулось в дом Ностиц-Ринеков и предложило Софии и Фрицу почти то же самое. Фрица позвали в его собственную библиотеку и объявили: или он поступает в силы местной самообороны вермахта, или в гестапо. Альтернативой и для него, и для семьи было тюремное заключение
[741].
Покойный отец Фрица был верным гражданином Чехословакии, но одновременно и главой всех судетских чехов немецкого происхождения. Привлечение его сына к работе с нацистами стало бы популярной мерой в Судетской области, поставило бы его в подчиненное положение и под самое пристальное наблюдение. Это была горестная капитуляция. Как только Фриц вступил в силы самообороны вермахта, он сам, София и вся их семья стали ценными заложниками
[742].
Чехи, которые сумели уехать, подкупить чиновников и вырваться из страны, перебраться через занесенные снегом поля и горные перевалы, обрекали на тюремное заключение и гибель родных и знакомых, оставшихся в стране. У Йозефа Корбела, чешского дипломата, бежавшего с женой и дочерью, двадцать пять членов семьи были арестованы и погибли в концентрационных лагерях
[743]. Его дочь Мадлен Олбрайт стала первой женщиной в истории США, занявшей пост государственного секретаря.
София поддержала мужа в этой сделке с дьяволом, надеясь на спасение Макса и Эрнста. Она тут же списалась с Генрихом Гиммлером и потребовала, чтобы братьев освободили из Дахау под ручательство ее мужа. После долгих проволочек ей сообщили, что Гитлер и Геринг наложили вето на ее обращение, а Эрнста к тому же назвали «осквернителем нацистской символики»
[744].
Прагу как будто поместили в чистилище. Страх, немота, преследования и самоубийства стали обычными приметами жизни. Объявленных негражданами евреев и цыган тысячами отправляли в Терезиенштадт, старинную судетскую крепость, названную в честь одной из габсбургских императриц. Там встретил свой конец убийца Франца-Фердинанда. Десять тысяч детей навсегда исчезли за ее воротами
[745].
Нацисты быстро пошли войной на чешскую культуру. Жгли книги; радиопередачи проверяла цензура; закрыли газеты, театры и даже Пражскую национальную оперу. Из музеев и университетских библиотек изымали картины, гобелены, рукописи, книги. Регалии древних королей Богемии отправили в Берлин, а родовые особняки Лобковицев, Штархембергов, Кински и других старинных семейств нещадно ограбили
[746].
Конопиште, где родилась София Ностиц-Ринек и где когда-то жил Франц-Фердинанд, человек, которого нацисты называли не иначе как «декадент», стал одной из их первых целей
[747]. Правительство Чехословакии заботливо сохраняло его как музей. Кроме мелочей, которые разобрали на сувениры семья президента Масарика и чешские чиновники, интерьер остался почти таким же, как в тот день, когда Софию с братьями выставили из замка
[748]. Все изменилось в мгновение ока. Конопиште лишился произведений искусства, восточных ковров, мейсенского фарфора, бесценных антиков, десятков семейных портретов предков Габсбургов и Хотеков, сотен семейных фотографий в серебряных рамках. Всю библиотеку герцогини Гогенберг упаковали в сорок два деревянных ящика и вывезли из страны. Ложки, вилки и ножи переплавили, чтобы извлечь из них золото и серебро, но величественную столовую и все, что в ней было, оставили для приема особо почетных гостей
[749].
Прославленная коллекция средневекового оружия, принадлежавшая Францу-Фердинанду, попала во вновь созданный в Праге военно-исторический музей вермахта, закрытый для широкой публики. Это была временная экспозиция, потому что Адольф Гитлер собирался выстроить постоянное здание в Линце. Коллекция огнестрельного оружия, собранная эрцгерцогом, имела историческое значение; ее отправили в Берлин, в Императорский охотничий музей. Военные полотна и прочие произведения искусства времен военной службы эрцгерцога передавались на условиях «бессрочного владения» в клубы, конторы, общежития и дома чиновников гестапо
[750]. Мебель из Конопиште приберегали для дома вновь назначенного заместителя имперского наместника в протекторате Богемия и Моравия Рейнхарда Гейдриха
[751]. Замок и земли, где родилась София Ностиц-Ринек, были превращены в учебный центр гестапо.
