Георг и Альбрехт никогда не знали точно, идти ли им в школу: стоит ли она на том же самом месте, а может, ее уже разбомбили или закрыли. И вот 29 марта 1945 г. в класс вошел старый-престарый нацист и сделал объявление: так как советские войска уже в пригородах Вены, настала очередь школьников защищать свое отечество. Им было приказано вступить или в вермахт, или в гестапо. В самом конце войны сыновья Макса и Элизабет оказались перед тем же выбором, который их дяде Фрицу пришлось сделать в самом ее начале
[855].
До Пасхи оставалось три дня: это был Великий четверг, когда церковь вспоминает Тайную вечерю Иисуса Христа. И Георг, и Альбрехт не знали, доживут ли до великого праздника. Братья вступили в вермахт, получили лопаты и приказ рыть траншеи на улицах города. К концу дня они побросали инструменты и отправились в долгий путь домой, в Артштеттен, решив между собой, что или спасутся, или умрут вместе, как члены одной семьи
[856].
Деревня Артштеттен гудела от слухов, что нацисты убивают и режут всех подряд. Максимилиан получил приказ явиться в комендатуру гестапо, и притом один. Вместо него в гестапо отправилась Элизабет и потребовала, чтобы ей сообщили цель встречи. Яростный спор закончился тем, что комендант отказался обсуждать этот вопрос, а Элизабет – покинуть здание
[857].
Но все-таки они достигли компромисса. Макс встретился с женой коменданта на улице, вдали от гестапо. Она сообщила, что и его, и многих других видных австрийцев собираются убить. Он немедленно скрылся. И через много лет Элизабет не могла бы сказать, спасал ли комендант Максимилиана или планировал его убить и работала ли его жена на него или против. Страх, героизм и предательство были повсюду
[858].
О наступающей Красной армии шла дурная слава мародеров. Принцесса Илеана Румынская, замок которой стоял как раз на ее пути, впоследствии писала: «Советская армия была подобна татарским ордам Чингисхана. С пугающей, нечеловеческой простотой они тыкали своими ружьями в вещь, которая им нравилась, и забирали ее себе… Грабили и богатых, и бедных. Правил, отличающих одного человека от другого, у них не было никаких»
[859].
Как только немецкие войска отступили, Макс вернулся домой и вместе с женой и детьми дождался прихода Красной армии. Ее солдаты считались варварами, но Макс и Элизабет приветствовали их как освободителей. Его отношение к коммунистам смягчили те политические заключенные, с которыми он познакомился в Дахау и Флоссенбюрге и которых высоко оценил. Макс считал: не важно, каковы политические воззрения, важно, каков человек
[860]. Его репутация гораздо важнее.
Кое-что из их имущества, еще сохранившегося в Артштеттене, тут же присвоили себе советские солдаты; при этом и к Максу, и к его семье они относились с грубоватым почтением. Гогенберги родились во дворцах. Большинство тех, кто теперь за ними присматривал, родились крестьянами, но враг и у тех и у других был общий – Адольф Гитлер. Сын Макса, Георг, потом говорил, что его отец был, пожалуй, единственным герцогом в истории Советского Союза, которого уважали коммунисты
[861].
Советские войска вступили в Вену на следующий день после Пасхи, и прием им был оказан очень разный. Некоторые немецкие части кидались в ожесточенные рукопашные схватки. Некоторые бежали. Люди гибли тысячами. Советские солдаты Сталина заняли город, где не было ни воды, ни газа, ни электричества и почти никакого продовольствия
[862].
Невероятно, но Эрнст Гогенберг, как и его молодые племянники, был призван в силы местной самообороны вермахта и получил приказ защищать Вену. Как и все, он немедля дезертировал. В день, когда Красная армия вступила в город, они с Мэйзи сидели в квартире и ждали, что с ними сделают – убьют или освободят. Сыновья уже были в безопасной Верхней Австрии, но сам Эрнст никуда двинуться не мог. У него было больное сердце, а нужное лекарство продавалось только на венском черном рынке. Но и рынок еле дышал под натиском советских войск
[863].
Когда усилился обстрел района, где жили Гогенберги, они выбежали из своей квартиры буквально в чем были. Везде стреляли и грабили. Советские и немецкие части, дезертиры, мародеры, насильники дрались друг с другом и каждым встречным. Привратник дома заметил Мэйзи и был уже готов спрятать их, но их обнаружили советские военные, и пришлось опрометью кинуться дальше
[864].
Две недели Эрнст и Мэйзи бегали, прятались, укрывались и снова бегали, пока не оказались в переполненном подвале. Там не было света и почти не было воздуха, но только это забитое людьми помещение спасало от жестокости наверху. Когда пожар, бушевавший в Вене, стих, люди запаниковали: тяжелая дверь, которая укрыла их, стала теперь непреодолимой преградой
[865].
Эрнст нашел пролом в обрушенной стене подвала. Они выбрались наружу и опять побежали. На них градом сыпались горящие головни и пепел. Дым ел глаза, мешал дышать. В конце концов они вернулись в свою разграбленную квартиру, где их неласково встретили солдаты и пьяные дезертиры. Мэйзи потом говорила, что они все время боялись и каждую минуту ждали гибели
[866].
Как только представилась возможность выехать из Вены, они отправились как можно дальше от Красной армии. Сначала ехали на поезде, потом на грузовике, потом шли пешком через горные перевалы и через несколько недель радостно воссоединились с двумя своими детьми. С помощью британских солдат Эрнст и Мэйзи с сыновьями перешли границу Австрии и крошечного нейтрального государства Лихтенштейн. Там правил двоюродный брат Гогенбергов принц Франц-Иосиф II. Только тогда Эрнст получил необходимую медицинскую помощь
[867].
