Были две возможности: либо труба не выдержит моего веса и
сломается – и это было бы лучше всего: я сниму с нее наручник и получу свободу,
либо она выдержит мой вес и я вскарабкаюсь по ней метров пять под потолок, где
смогу спрятаться.
Труба оказалась достаточно прочной и не поломалась. Я
поднимался по стене, как альпинист поднимается по отвесной скале, мечтая только
об одном: чтобы Ахмет не появился в эти минуты, пока я карабкаюсь, беспомощный
и беззащитный.
Добравшись до толстой горизонтальной трубы, я влез на нее.
Обычному человеку здесь было бы не примоститься, но я, маленький и худой,
устроился довольно удобно, и снизу меня совершенно не было видно. Эта труба
была чугунная и страшно холодная, но на такие мелочи я решил не обращать
внимания.
Теперь я замер и стал выжидать. Свободы я пока не получил,
но встречи с Ахметом уже не боялся. Даже если он догадается, где я прячусь,
достать меня отсюда будет непросто.
Я лежал в своем укрытии и ждал, раздумывая. Я думал, что
соседке Александре Михайловне следует поставить свечку за упокой души своего
племянника, потому что с большой долей вероятности можно предположить, что тот
мастер, которого помянули недобрым словом Пал Палыч и Хомяк, очевидно, и есть
тот самый мастер по факсам, который чинил где-то факс и принял его случайно.
Очевидно, в этом факсе содержался какой-то компромат на директора фирмы
«Поллукс», раз они так искали письмо. Про письмо они узнали от племянника,
после того как обработали его как следует, применили, так сказать, допрос
третьей степени. Я вспомнил, что Пал Палыч с Хомяком говорили о какой-то
проведенной операции. Уж не пожар ли в таможенном складе они имели в виду?
Прошло, наверное, больше часа, когда железная дверь
заскрипела и отворилась. В помещение вошел низкорослый сутулый человек с
длинными, как у гориллы, руками. Вообще он был очень похож на обезьяну: кривые
ноги, низкий лоб, лицо, заросшее черной щетиной почти до самых глаз, и сами эти
глазки – маленькие, глубоко посаженные, горящие злобным огнем. Да, с таким
человеком страшно столкнуться в недобрый час, особенно если на руках у тебя
железные браслеты!
Разглядев его, я застыл, прижавшись к трубе, и даже старался
почти не дышать. Ахмет удивленно огляделся по сторонам и достал из кармана
плоскую коробочку переговорника. Щелкнув кнопкой вызова, он проговорил низким
хриплым голосом:
– Толик-джан, ты что, пошутил, что меня здесь барашек ждет?
Как не шутки? Нет здесь никого, я тебе говорю! Ты меня знаешь, я шутить не
люблю. Дверь закрыта была, а в комнате его нет. Ты пришли ребят, Толик-джан.
Тех, которые барашка здесь оставили, пускай они его ищут, смотрят, как он
сбежать сумел. Говорю тебе, нет его здесь, мамой клянусь!
Ахмет напоследок матюгнулся и раздраженно выключил
переговорник. Я лежал тихо, как мышь под веником, и ждал, как будут развиваться
события, при этом от нечего делать смотрел прямо перед собой. И прямо перед
собой я увидел проложенные вдоль стены электрические провода. Я смотрел на эти
провода, и у меня в голове начал зреть план. Просто удивительно, как я раньше
об этом не догадался.
В это время дверь снова лязгнула и распахнулась. На пороге
появился мой старый знакомый Жеребец. Удивленно оглядев комнату, он спросил Ахмета:
– Ты когда пришел, дверь была заперта?
– Заперта, – подтвердил Ахмет, как хриплое эхо. –
А ты этого барана где оставил?
– Да вот сюда браслетом пристегнул. – Жеребец подошел к
трубе и в растерянной задумчивости стал ее разглядывать.
Я лежал наверху ни жив ни мертв и даже задержал дыхание.
Ахмет тоже подошел к трубе, осмотрел ее, нагнулся и обследовал пол рядом с
трубой – должно быть, искал опилки, решил, что я чем-то перепилил наручники.
Потом он пожал плечами, задрал голову, посмотрел, как труба идет до потолка.
Как и любому нормальному человеку, ему не пришло в голову, что там можно
спрятаться. Повернувшись к Жеребцу, он сказал:
– Сева-джан, хреново же ты его пристегнул!
Ага, значит, Жеребца зовут Севой. Хотя мне в общем-то по
барабану.
– Хорошо я его пристегнул, – обиделся
Сева-Жеребец, – и браслеты отличные, штатовские. Просто парень больно уж
ловок. Мне с самого начала показалось, что он профи.
– Даже если он сумел наручники отстегнуть, – проворчал
Ахмет, – как он мимо охраны прошел? Я сейчас проходил, видел – возле поста
Лом околачивается, он не пропустил бы постороннего.
– Может, он через второй этаж выбрался, через запасной
выход? – предположил Сева. – Там никого сейчас нету.
– Откуда, Сева-джан, он про этот выход знает?
– Ну, он же профи. Наверное, перед операцией план здания
изучил. Ты лучше скажи, как он отсюда-то вышел?
– Отсюда выйти несложно, – хмыкнул Ахмет, –
изнутри этот замок легко открывается. Но вот как он его снаружи закрыл?
– А ты уверен, что дверь была закрыта? – недоверчиво
осведомился Сева-Жеребец.
– Ты за базаром-то следи, – прорычал Ахмет. – Я
что, по-твоему, недоумок? Открытую дверь от закрытой не отличу?
Он двинулся к Жеребцу с угрожающим видом. Тот попятился и
проговорил:
– Не кипятись, Ахмет, я без обид… Так, спросил просто.
– То-то, спросил. Думай, что спрашивать! – Ахмет вроде
бы успокоился.
Я лежал неподвижно и внимательно вслушивался в их разговор –
из него можно было узнать много полезного.
– А с чего вообще ты взял, что он уже ушел? – проговорил
Ахмет. – Он наверняка еще где-нибудь прячется – или в подвале в другой
отсек залез, или наверху. Прячется и ждет, пока мы охрану снимем…
Сева-Жеребец взял переговорник и, нажав вызов, сказал:
– Толян, клиент правда смылся. Я сейчас весь подвал осмотрю,
а ты пошли ребят по всем этажам проверить – может, он где-то залег и выжидает…
Выключив переговорник, Жеребец вышел из «лаборатории».
Пока он разговаривал со своим шефом Толяном, я не терял
времени даром. Я проследил за кабелем и нашел место, где он крепился к стене
маленьким металлическим хомутиком на двух гвоздях. Дотянувшись свободной рукой
до хомутика, я осторожно расшатал его и оторвал от стены. У меня в руках
оказалось два гвоздика. Я на всякий случай зажал один из них во рту, а вторым
начал осторожно ковыряться в замке наручников. В это время Жеребец захлопнул за
собой дверь, и в подвале наступила тишина. Я скосил глаза на Ахмета. Он
настороженно оглядывался по сторонам и даже, кажется, принюхивался, как собака.
Вообще во всех его движениях, во всем его облике было что-то звериное. Мне
стало страшно, я даже замер на какое-то время – мне показалось, что он услышит,
как я царапаю замок. Но потом подумал, что, наоборот, мне следует скорее
освободить руки, и снова поспешно взялся за наручники… и, неловко повернув
гвоздик, выронил его из пальцев!
Гвоздик звякнул о бетонный пол. Этот звук показался мне
оглушительным. Ахмет насторожился, бросился к тому месту, где лежал гвоздь… и
неожиданно поднял глаза. Он понял, где я прячусь, и его лицо исказилось поистине
звериным оскалом.
