Я осторожненько заглянул во двор и похолодел. В том самом
месте, где стоял обычно «жигуленок» Околевича, находилась груда обугленного,
искореженного металла. Рядом стоял джип, переднее стекло было выбито, фары тоже
искрошены – вообще вся передняя часть машины выглядела ужасно. Капот промят,
бампер снесло к чертовой матери. Джипу здорово попортили морду, но меня этот вопрос
интересовал в последнюю очередь. Вокруг машин стояли люди; мужик без шапки с
бегающими глазками, который по некоторым признакам был владельцем джипа, уже
устал материться и сидел на лавочке, время от времени встряхивая головой,
словно отгоняя невидимых мух.
– Что случилось? – спросил я, подойдя поближе.
– Сам не видишь? – отозвалась тетка в домашних
шлепанцах и в пальто, накинутом поверх фланелевого халата. – Вовкину
машину взорвали. Я на втором этаже живу, так все слышала и видела, как дело
было. Этот-то, – она дернула головой в сторону хозяина джипа, –
выходит утром, а Вовкин «жигуль» ему выехать мешает. Он как давай орать: опять,
кричит, этот… обозвал его по-всякому, вперед меня сунулся!
Сел в свой джип и как поддаст Вовкиной машине! Хотел,
значит, ее сдвинуть, чтобы на дороге не стояла. А она как рванет! Мы-то на
втором живем, так и то стекла повылетели. А внизу обувная мастерская, у них
ущерб большой, одних окон семь штук.
– Так Вовка-то, стало быть, жив остался? – сам себе не
веря, спросил я.
– А я тебе про что говорю! Его в милицию забрали для
выяснения обстоятельств.
– Тут вот какое дело, – вступил в разговор солидный
дядечка.
Этот в отличие от тетки был одет в теплое пальто и меховую
шапку – собрался долго торчать у места происшествия и не желал простужаться.
– Тут вот какое дело, – повторил он. – Они бомбу
могли заложить только утром, когда ворота открываются. А утром народу во дворе
много – кто на работу, кто на рынок… Так что машину Вовкину вскрывать опасно
было – кто-нибудь бы заметил. Так они прилепили бомбу к днищу, чтобы
среагировала она на движение. А этот, – снова пренебрежительный кивок в
сторону владельца джипа, – машину-то подвинул, вот бомба и сработала.
– Ну и дела! – протянул я.
– Одного я в толк не возьму, – недоуменно продолжал
дядечка, – кому наш Вовка на мозоль наступил? Парень он тихий, ни в каких
разборках ни в жизнь не участвовал. Мы все его с детства знаем, на глазах у
всего двора вырос. Скорей всего можно на этого подумать. – Дядечка снова
мотнул головой в сторону растерянного мужика на лавочке, который горестно
оглядывал свой покалеченный джип. – Но это совсем идиотом нужно быть,
чтобы сначала бомбу заложить на движение, а потом самому же эту машину
сдвинуть! Ну не понимаю я!
– Что тут понимать? – рассердилась тетка. –
Перепутали машины или двор перепутали. Вон, в соседнем доме один крутой жил.
Так два раза двери поджигали, но не у него, а сначала этажом выше, потом этажом
ниже.
– А у него самого так и не пожгли? – с интересом
спросил я.
– Не, он потом от греха вообще из того дома поменялся.
– Да Вовкин «жигуль» ни с одной машиной не спутаешь! –
горячился дядечка. – Ну не знаю я, в чем тут дело!
«Зато я знаю, – подумал я. – Вчера Околевич меня
не послушался, не уехал от того дома, где обитал Пал Палыч. Долго там его
«Жигули» отсвечивали. Охранник мог заподозрить неладное, потому что таких
задрипанных машин возле того дома отроду не стояло. А потом кто-то мог видеть
меня, когда я возвращался. Эти-то, Пал Палычевы ребятки, навели небось шухер,
кто-нибудь вспомнил про машину, меня запомнить тоже нетрудно по росту. И вот
вычислили машину и решили таким образом отомстить. Получается, подставил я
Вовку, потому что, если бы не этот козел со своим джипом, остались бы от
Околевича одни уголья…»
Я очень расстроился, но решил не мозолить глаза во дворе, а
идти домой и потом связаться с Околевичем по телефону. В квартиру к нему я
заходить тоже не стал – там три мегеры живьем съедят, не подавятся. Пусть уж
Околевич сам с ними мучается, а у меня свой крест – маман со своим
фээсбэшником. С меня и этих хватит!
По утрам я делаю сорокаминутную гимнастику с гирями,
гантелями и прочим металлоломом, потом принимаю контрастный душ и уже после
этого завтракаю и приступаю к обычным делам. Но в это утро на середине зарядки
меня прервал звонок в дверь. Наглый хозяйский звонок, который сразу навел на
мысль о моих знакомых ментах.
– Кто здесь? – спросил я, выглядывая в глазок.
Так и есть: оба красавца маячили на лестничной площадке с
физиономиями, не предвещающими ничего хорошего. Я вспомнил свои приключения,
шарахнутого током Ахмета, скучающего на полу после удара в кадык Севу-Жеребца и
загрустил.
– Милиция! – гаркнул за дверью хриплый голос. –
Открывай, а то дверь сейчас выломаем!
Как говорил, кажется, Станиславский, я ему поверил. Сегодня
мне гимнастику не доделать… Со вздохом открыл дверь, и мои сердечные кореша
Витя и Володя ввалились в квартиру.
– Собирайся! – осклабился Витя вместо приветствия,
помахав в воздухе какой-то бумажкой. – С нами поедешь!
– А что такое, что такое? – растерянно забормотал я, снова
пытаясь показаться меньше и безобиднее, это мой проверенный способ, который в
последнее время начал давать осечку.
После разминки и десятка хороших упражнений такое поведение
выглядело недостоверно, что сразу отметил Витя:
– Ты ваньку-то не валяй, не изображай тут инвалида
умственного труда! Собирайся – и поехали!
– Душ бы принять! – проговорил я с тоской, понимая, что
этого мне явно не позволят.
– Громова тебе устроит душ! – снова ухмыльнулся
«правый» Витя. – Громова тебе и ванну устроит, и какаву с чаем нальет!
В дверях своей комнаты, держась за сердце, появилась бабуля.
– Кто здесь? Андрюшенька, что случилось?
– Не волнуйся, ба, – ответил я жизнерадостно, –
тут у следователя кое-какие вопросы появились, я сейчас съезжу с ребятами и
скоро вернусь. Ты, главное, не волнуйся.
– Во-во, – хохотнул Витя, – кое-какие вопросы, это
ты в точку.
Володя, взглянув на бабулю, дернул напарника за рукав. Он
мне всегда больше нравился. Бабуля, окинув их растерянным взглядом,
пролепетала:
– Андрюшенька, я позвоню маме…
– Ни в коем случае! – вскрикнул я, как кошка, на хвост
которой наступил бегемот.
Анна Николаевна Громова сидела за столом мрачная, как
ноябрьский вечер, и вертела в руках массивные очки в темной оправе.
– Здравствуйте! – сказал я, остановившись перед ней. –
Вы меня хотели видеть? Мы же вроде только вчера разговаривали.
– Здравствуйте! – холодно ответила Громова, надев очки
и рассматривая меня сквозь них, как неприятное насекомое, попавшее в тарелку с
супом. – Я бы не сказала, что хотела вас видеть. Я бы с удовольствием
никогда в жизни не видела вас и таких, как вы. Но ничего не поделаешь, это моя
работа.
