Когда-то ему казалось, что Она – не такая как все, но он
ошибся. Он видел силуэты на шторах, и его мир перевернулся. И сам он изменится.
Лихорадочно оглядываясь по сторонам, он наконец увидел то,
что нужно: старенький побитый «Москвич»-пикап, небрежно припаркованный,
грязный, наверняка давно оставленный в переулке. Осмотревшись и убедившись, что
вокруг безлюдно, он достал из сумки крючок-отмычку. Повозился с замком, и
дверца поддалась. С зажиганием пришлось помучиться гораздо дольше, но его цель
так ярко горела впереди, так громко и горячо звала его, что никакие препятствия
не могли уже его остановить.
Машина завелась, и через двадцать минут он уже остановился
перед тем самым домом…
Теперь началось самое трудное. От него требовалась выдержка,
сдержанность, а это так тяжело – держать себя в руках, когда голова
раскалывается от боли, а впереди горит цель и зовет, зовет, не умолкая…
Но он взял себя в руки, вышел из машины, по щиколотку
провалившись в ледяную кашу, обошел пикап вокруг и приготовился ждать, ждать
столько, сколько понадобится… хотя он знал – об этом говорили его внутренние
часы, настроенные только на Нее, на Ее распорядок, – он знал, что очень
долго ждать не придется, что скоро Она должна появиться.
Одно только смущало его, сидело в глубине сознания маленькой
саднящей занозой: что, если Она будет не одна? Ведь он видел второй силуэт на
шторах… Что ж, там будет видно, а пока нужно ждать, ждать…
Две старухи, громко разговаривая, вышли из Ее подъезда.
Прошли мимо, подозрительно покосившись. Он нагнулся к колесу пикапа, будто
проверяя, хорошо ли оно закреплено, – ни к чему, чтобы старые грымзы
запомнили его лицо…
Время шло, ледяной холод поднимался по промокшим ногам,
охватывал все тело. Его знобило, но он не замечал этого, не обращал внимания на
холод, на пронизывающий ветер. Он ждал.
И наконец дождался: хлопнула дверь знакомого подъезда, и на
пороге появилась худенькая фигурка со скрипкой. Он внутренне подобрался и в эту
минуту в конце улицы показалась милицейская машина с вращающимся синим маячком…
Только этого не хватало! Он снова наклонился к колесу, стараясь казаться
маленьким и незаметным. «Синеглазка» медленно проехала мимо и скрылась за
поворотом. Он облегченно вздохнул и выпрямился. Поднял воротник куртки и пониже
натянул на глаза вязаную шапочку, чтобы Она не узнала его раньше
времени, – хотя, конечно, Она вообще не узнает его, Она никогда его не
замечала, не обращала на него внимания…
Стараясь не торопиться, не делать резких суетливых движений,
чтобы не спугнуть Ее раньше времени, он открыл задние дверцы фургона. Она
медленно приближалась, опустив глаза, не замечая ничего вокруг. На лице ее была
озабоченность, озабоченность и тревога.
Когда он задумал сегодняшнее дело, точнее, когда оно вызрело
у него в душе, у него в мозгу, он уже знал, как сделает все это. Все детали
возникли сразу, как будто он долго и тщательно готовил операцию. И тот трюк,
которым он должен был привлечь ее внимание и усыпить подозрительность… кажется,
он видел это в кино или прочел когда-то в давно забытой книге. А может быть,
просто увидел во сне – теперь это уже не играло никакой роли.
Он окликнул ее:
– Девушка, посмотрите, кажется, я сбил собаку. По-моему, она
еще жива.
– Собаку? – Она подняла на него большие растерянные
глаза, и в них мелькнуло сострадание.
– Да, собаку, – торопливо повторил он, стараясь
суетливым испугом придать достоверности своим словам. – Вот, посмотрите, я
положил ее сюда, чтобы она не окоченела. Как вам кажется, она еще жива?
Не раздумывая, влекомая простой человеческой жалостью,
девушка шагнула к раскрытым дверцам пикапа, заглянула внутрь…
– Где собака? – произнесла она удивленно, а он тем
временем быстро достал приготовленный заранее платок, пропитанный хлороформом,
подошел к девушке сзади и чуть сбоку, словно собираясь показать ей раненое
животное, наклонился и прижал платок к ее лицу.
Она забилась, пытаясь вырваться, замотала головой,
попробовала закричать – но платок не позволял ей издать ни звука, а сильные
чужие руки сжимали как тиски… Она ударила вслепую локтем, не причинив боли, еще
несколько раз дернулась. Вязкое облако хлороформа окутало ее сознание, голова
закружилась, все вокруг стало каким-то грязно-розовым, и девушка обмякла. Тогда
он осторожно и нежно, стараясь не ушибить, не оцарапать свою драгоценную ношу,
уложил ее на сложенное вдвое клетчатое одеяло, которым заранее застелил дно
пикапа. Заклеил рот пластырем. Руки и ноги связал двумя шарфами – если она
придет в себя раньше времени, не сможет ни закричать, ни вырваться. Что-то еще
он должен был сделать… Оглядевшись, он увидел в грязи возле задних колес пикапа
футляр со скрипкой. Наклонился, поднял его и положил рядом со своей пленницей.
Соня пришла в себя и тут же пожалела об этом: мир встретил
ее приступом тошноты и невыносимого головокружения. Стены, пол и потолок
менялись местами в темпе шотландской джиги. Тошнота накатила новой волной. Рот
был заклеен какой-то липкой дрянью, Соня замычала и замотала головой, чтобы
привлечь к себе внимание. В поле ее зрения показался невысокий молодой человек
со смутно знакомым лицом. Одет был молодой человек неприметно, во что-то
темно-серое, а может, это у Сони перед глазами все было мрачно. Правильно
истолковав ее мычание, он отодрал пластырь – между прочим, было очень
больно, – и Соню тут же вырвало. Как ни скверно она себя чувствовала,
увидев, что при этом почти все попало на его ботинки, Соня испытала злорадное
удовлетворение.
После этого немного полегчало, и девушка огляделась. Она
сидела на металлическом стуле посреди очень запущенного служебного помещения.
Руки у нее были связаны за спиной, ноги привязаны к ножкам стула. Окна в
комнате были закрыты плотными шторами. Под потолком горела одинокая лампочка в
дешевом металлическом абажуре.
– Воды! – попросила Соня, сморщившись от гадостного
привкуса во рту.
Похититель суетливо бросился за деревянную конторскую
стойку, достал стакан и эмалированный чайник с отбитым носиком. Налил полстакана
желтоватой воды и поднес Соне. Девушка отпила пару глотков, у воды был
противный железистый привкус, но ей все же немножко полегчало. Подняв глаза на
похитителя, Соня осипшим больным голосом спросила:
– Что тебе от меня нужно? Кто ты такой?
Тот наклонился к ней, уставился лихорадочно горящими,
безумными глазами и почти шепотом спросил:
– Ты меня не узнаешь? Неужели ты меня не узнаешь?
Соня еще раз внимательно вгляделась в его лицо. Безусловно,
в нем было что-то знакомое. Кажется, она когда-то видела этого человека, только
он был тогда мальчиком…
– Постой, – неуверенно проговорила Соня, – ведь ты
жил в четвертом подъезде… Юра, да?
Лицо мужчины передернулось мучительной судорогой, он
утвердительно кивнул, не сводя с Сониного лица больных глаз.
