Вопрос о ползучей бытовой «контрреволюции», проникающей в сознание советских людей через мягкие немецкие простыни и удобную мебель, в это время еще не был внесен в повестку дня, хотя советские нормы и правила категорически исключали подобную квартирную анархию. Поначалу только некоторые правоверные политработники сигнализировали о нависшей над «советскостью» угрозе. Они тревожились о бесконтрольных бытовых контактах сваговцев с немцами
725. Но их особо не слушали. Сваговцы занимались обустройством своей жизни в Германии, вызывали семьи и искали жилье. Жизнь заставляла выбирать частные квартиры не только (и не столько) из-за неожиданно пробудившейся в людях тяги к роскоши. Многие цивильные работники приезжали в Германию, не имея даже сменного белья и постельных принадлежностей
726. Поселившись у немцев, можно было об этом не заботиться. Не особенно комфортно чувствовали себя жильцы офицерских общежитий. Их жалобы на «бытовое неустройство имели массовый характер»
727. В первые два года оккупации сваговцы достаточно свободно «перетекали» в обустроенные и обжитые немецкие квартиры. Проверки выявляли нарушителей
728. Затем все затихало до новой ревизии.
Ситуация резко изменилась в 1947 году. 4 июля на партактиве СВАГ начальник Политуправления СВАГ генерал-майор И. М. Андреев потребовал как можно быстрее «сгруппировать» людей «в одном месте, как это сделано у нас в Карлсхорсте». Впрочем, и в Карлсхорсте в это время многие сотрудники продолжали жить вне военного городка
729. Андреев с возмущением описывал, как низко пали те, кто поселился в одной квартире с немцами: «…они спят на немецкой кровати, едят его вилкой и ложкой, пользуются всем немецким и попадают в зависимость к немцу»
730. Сваговским «индивидуалистам» припомнили все: как они снабжали немцев продуктами, обедали вместе с ними, играли в карты и фотографировались в обнимку
731.
8 июля 1947 года появилось распоряжение заместителя Главноначальствующего СВАГ генерал-лейтенанта М. И. Дратвина. Было приказано все комендатуры, воинские части и учреждения СВАГ расположить в военных городках или в изолированных районах. Туда же в кратчайший срок следовало переселить всех, кто жил у немцев. Бессемейные и холостяки должны были переехать в общежития «по типу гостиниц»
732. Требования изоляции от немцев, и раньше звучавшие в распоряжениях начальства, теперь стали политическим императивом. Попытка уклониться от переселения в «советскую колонию» превратилась в серьезный (политический!) проступок. Началось последовательное наступление на личное пространство советских людей, работавших в Германии, его сужение и ограничение.
Дело это оказалось технически не простым и не одномоментным. Коммунизация сваговского быта и создание изолированных от немцев пространств не только встречали достаточно серьезное, скрытое и изворотливое противодействие сотрудников военной администрации. Одновременно выяснилось, что квартиры не готовы, ремонт задерживается; общежития не обустроены и не оснащены всем необходимым. Хотя об этом начали говорить еще год назад, повторявшиеся распоряжения о немедленном переезде в отселенные дома перекрывались оправданиями сваговских бюрократов: ничего не успели отремонтировать и оборудовать
733.
Дефицит «правильных» квартир привел в действие проверенный механизм – советскую распределительную систему. На жилплощадь стали выдавать ордера, появились очереди. Но строгой очередности не было. В первую очередь квартиры получали те, кто проявил бóльшую настойчивость или смог заручиться благосклонными резолюциями старших начальников. Переход от инициативного (и бесконтрольного!) «самообеспечения» жильем, возникшего еще в первые месяцы СВАГ, к советской распределительной практике привел к тому, что квартирный вопрос сваговцы пытались решать обычным для советских людей способом, используя связи и служебное положение
734. Заговорили о «сынках и пасынках»
735. Ничего не добившись от руководства, сотрудники устраивались, как и прежде, на частных квартирах, а начальство продолжало сетовать на «разбросанность квартир офицерского состава» и пересчитывать по пальцам отрицательные стороны такого проживания.
Однако холодная война превратила требования о создании советских колоний в категорический императив. Дело стронулось с мертвой точки и пошло достаточно быстро. Часто без оглядки на негативную реакцию немцев. Иногда отселение с территорий, отведенных под колонии, проводилось с грубыми нарушениями. Могли, например, отселить гораздо больше местных жителей, чем было необходимо. Участились случаи, когда военнослужащие и гражданские сотрудники самовольно изгоняли местных жителей, оставляли у себя принадлежавшую им мебель, хотя командование категорически это запрещало. Но спусковой механизм «самовольничания» уже сработал. И советский человек, зная, как трудно что-либо выбить из хозяйственников, уповал только на самообеспечение. Он добывал для своей новой квартиры все, что только было можно (и нельзя!)
736, не оглядываясь на задачи большой немецкой политики Сталина и на возмущение немцев.
Если в 1945 году выселение воспринималось немцами стоически, как вполне ожидаемое последствие поражения, а в 1946 году формирование изолированных районов велось сваговским начальством медленно, с учетом возможных политических последствий – на носу были муниципальные выборы, то в 1947 году все изменилось. Ударную кампанию по созданию в чрезвычайно сжатые сроки изолированных районов немецкое население восприняло как неоправданный произвол. Новые выселения спровоцировали рост враждебного отношения к русским, начались «нежелаемые» (так в документе. – Авт.) разговоры среди «немцев-отселенцев», множились «различные провокационные слухи», в немецкие самоуправления потоком пошли жалобы
737. Начальник политотдела СВА земли Саксония М. И. Зяблов, информируя о предварительных итогах работы «по организации советской колонии», признал, что в Дрездене «в ряде случаев немцев выселяли „куда угодно“, не обеспечив их жилой площадью, хотя такой площади вполне достаточно». В ответ оскорбленные немцы, оставляя квартиры, производили «вредительские разрушения», приводили жилье в негодное состояние – снимали электропроводку, увозили печи, выставляли стекла из окон, вывозя все «вплоть до дверной ручки»
738. Руководство СВАГ вынуждено было констатировать, что «неорганизованность и самовольничанье отдельных лиц и организаций» при переезде в отселенные районы подрывало авторитет советских оккупационных властей в Германии и местных органов самоуправления
739. Так бездумная практика решения частных политических задач дискредитировала большую политику Сталина в Германии гораздо эффективнее, чем вся западная пропаганда вместе взятая.
