После парада военные, как обычно, отправились брататься с гражданским населением, курсантов разобрали по домам. Передо мной в метро спустилась пожилая дама, несущая под мышкой сумочку Chanel и парадную саблю – явно внук попросил отнести домой, пока он повеселится с приятелями.
Без скидок на пол
#скидки #парижскиевремена́
Скидки в Париже бывают летом и зимой. Их ждут, на них надеются.
На моей улице – праздник. Праздник называется летние распродажи. И прав Хемингуэй, вот это уж точно movable fest. Надо двигаться! Поскольку кругом реальные скидки – а не так, как в Москве, тридцать процентов с пятисотпроцентной наценки, – народ бежит из лавочки в лавочку.
Азиатские туристы не успевают подтаскивать пакеты к своим отелям и по очереди фотографируются на фоне витрин с волшебной надписью «Soldes». Они ходят по бутикам веселыми стайками и бесконечно обсуждают между собой покупки. Поскольку я не знаток восточных языков, я не могу поручиться, что они не читают друг другу стихи Ван Вэя («Опять я слышу женщин разговоры, / Уж поздно, надо к дому торопиться…»), но мне все-таки кажется, что они самым прозаическим образом обсуждают достоинства конкретной кофточки или сумочки.
Зато я точно знаю, что говорят друг другу мои соотечественники, которых вдоль по улице тоже немало. Я встречаю их в магазинах. Как правило, они передвигаются парами: мужчина и женщина. Женщина восторженна, мужчина крайне скептичен. Женщина ходит вдоль вешалок, мужчина с горьким выражением лица смотрит в угол. У примерочных слышно мужское шипение:
– У тебя такая уже есть!
– И так весь шкаф забит, вешать некуда.
– Ну и куда ты будешь это надевать.
– Ты это все равно носить не будешь.
– Не позорься, ты уже не девочка!
Так говорят злые мужчины, эгоисты и деспоты. Если же это дивно воспитанные и хорошо выдрессированные мужчины, они произносят стандартное: «Это тебе невероятно идет, моя дорогая», – и возводят глаза к небу, а в них тоска.
Самые разумные магазинщики давно завели для мужчин специальный позорный диван возле примерочной с подачей кофе, чтобы глава семейства мог как-то скоротать испорченный полдень, время от времени издавая одобрительное или недоуменное мычание. Нечто вроде комнат для детей в «Икее», с той разницей, что на этих диванах мужчины развлекают себя сами. Изумительное зрелище: рядком сидят сразу несколько мужичков и – так как они явно стесняются друг перед другом своей дурацкой роли, а курение давно запрещено – вместо спасительной сигареты хватаются за телефоны и начинают то ли проверять почту из министерства, то ли играть в шарики.
Мне жаловалась вчера моя московская коллега, которая не могла отдышаться после ссоры с мужем. «Он в магазинах просто звереет. Бери деньги, покупай, что ты хочешь, только быстрее – и пойдем уже отсюда! Я не могу с ним даже посоветоваться, он так морщится, как будто бы я делюсь с ним гинекологическими диагнозами. Но это же так важно для меня, почему он этого не понимает?»
Что я мог ей ответить? Долго не понимал этого и я. Помню, как страстно я объяснял одной знакомой женщине, что незачем тратить время на магазины, когда в Париже столько дивных музеев, и вообще, не пойти ли нам весело пообедать с вином. На что я получил однажды ответ: «Эти магазины для меня – совсем не магазины, они для меня как музеи, но с такими экспонатами, которые я могу носить».
Я подумал тогда, что это, в сущности, верно. Не каждая женщина сочиняет стихи или пишет картины. Некоторые из них музицируют только тогда, когда шампанского было много. Но каждая женщина – специалист по моде, хотя б и на прикладном, магазинном уровне. Аранжировка себя и есть ее жизнь в искусстве. Я подумал, как же мы глупы, когда говорим, что любим женщин, если не понимаем такую огромную и важную часть их существа.
Местные ведут себя в этом смысле идеально – причем даже в самых суровых условиях. Я очутился недавно на закрытой распродаже одной замечательной марки. Дело происходило в большом ангаре, где стояли штанги с одеждой, но не было не только кабинок для примерки, но даже и зеркал. В очереди рядом со мной были и молодые девушки с парнями, и почтенные дамы с кавалерами, но, как только прозвенел звонок, и девушки, и дамы разделись с проворством профессиональных стриптизерок и в одном белье побежали примерять наряды. Их кавалеры, бережно держа в руках снятые ими платья, двигались вслед за ними, живо обсуждая каждую перемену гардероба. В отсутствии зеркал женщины могли определить эффект своего наряда лишь по подробным репликам мужчин и красноречивым взглядам других женщин.
Меня поразил уровень искусствоведческого анализа, к которому прибегали мужчины. Можно было подумать, что все они закончили колледж Сент-Мартинс или читают по утрам модные журналы. Ни следа нетерпения, ни черты неудовольствия даже тогда, когда дама набирала десяток одинаковых предметов в пластиковый мешок и носила их за собой, как бездомная на Елисейских Полях. И ни у кого – ни у кого! – я не заметил свойственного нам, русским, яростного желания эти вещи отобрать и, в порядке дополнительной скидки, скинуть, к примеру, на пол.
Выходной билет
#парижскиенравы #парижскиебеды
Франция – вполне себе социалистическая страна. В здании Национальной ассамблеи есть магазин сувениров, в витрине которого я однажды увидел замечательный предмет, достойный выставки соц-арта, – пара кухонных варежек-прихваток. На одной написано – «Правая». На другой – «Левая». Между собой не различить.
Я не раз слышал, что французы обленились и не любят работать. Все, что им нужно, это неспешный обед déjeuner, долгие каникулы и священные выходные. Не трогайте наши права, добытые в огне Великой французской буржуазной революции. Почто наши деды и прадеды Бастилию брали, если теперь надрываться на работе?!
В стране принят закон об ограничении рабочего времени. Француз имеет право трудиться 35 часов в неделю – и больше ни минуты не задерживайтесь. Сняли рабочую робу, и на выход.
День международной солидарности трудящихся всех стран, который стал теперь «праздником весны и труда», появился, как мы помним, в честь демонстрации чикагских рабочих. В 1886 году они сражались за восьмичасовой рабочий день. В моем детстве по советскому телевидению все время рассказывали об очередном «весеннем наступлении трудящихся». Фантастика, но во Франции сейчас работники тоже бьются за восьмичасовой рабочий день. И даже больше. Они требуют, чтобы им разрешили работать по ночам и по воскресеньям. Праздник осени и труда, одним словом.
Это, конечно, не люди, стоящие у пультов атомных электростанций, не железнодорожники и не металлурги. Там работа и так не останавливается. Это, прежде всего, работники торговли, которые спорят с профсоюзами, пытающимися прогнать их с рабочих мест. Недавно за свои ночи вступились работники магазина «Сефора» на Елисейских Полях. Этот магазин всегда был открыт допоздна, а теперь власти (по кляузе профсоюзов) решили заставить их закрываться в девять вечера. Напрасно работники прилавка говорили о том, что ночное расписание существует у них с прошлого века, что все привыкли и что треть доходов как раз магазин получают от ночной работы: набегавшись по луврам, турист идет нюхать «Серж Лютенс». Если не дать им потратить денежки в Париже, они оставят их в соседних странах, где профсоюзы посговорчивее.
