В общем, первый урок патриотического воспитания заключается в том, что даже самой блестящей победой война не заканчивается. Любая победа несет в себе новую войну и – с большой вероятностью – будущее поражение, чего не понимали ни немцы в начале века, ни французы в его середине. Идея реванша вдохновляет Францию, боязнь реванша подогревает Германию. Австрия сводит счеты с Сербией, Россия начинает мобилизацию. По всей Европе на улицы выходят ликующие толпы людей, мечтающих повоевать. А дальше в витринах шагают манекены, наряженные в полевую форму всех воюющих стран. Теперь можно включиться в их движение, рассматривая своих попутчиков. Идут шотландцы в килтах, турки в фесках, русские в папахах, германцы в остроконечных касках, французы в кепи, солдаты разных полков и разных армий, люди разных национальностей. Самое любопытное в том, что идут они не друг другу навстречу – у них одно направление, один общий путь: в могилу.
Над манекенами поработали скульпторы, у каждого особые черты, приметы, но то, что тела оставлены без раскраски, превращает марш цветных мундиров в нечто пугающее. Это армия мертвецов. И лица их в белом гипсе напоминают посмертные маски, медицинские слепки военных госпиталей. Такие же отливки мы увидим в зале, рассказывающем о фронтовой медицине. Только там они еще и изуродованы, потому что слепки делались с лиц молодых парней, которые после челюстно-лицевых ранений превратились в несчастных чудовищ наподобие Гуинплена из «Человека, который смеется» Виктора Гюго.
Здесь школьные экскурсии задерживаются надолго. Детям рассказывают про судьбу этих людей, которых во Франции грубовато называли «gueules cassées», разбитыми мордами. Так говорил о них полковник Ив Пико, сам потерявший часть лица и левый глаз и создавший «ассоциацию разбитых морд», помогавшую людям с разломанными лицами и душами – потому что gueules cassées стало употребляться и в переносном смысле «потерянного поколения».
Но дольше всего школьников держат перед воспроизведенными в музее траншеями, французской и немецкой, между которыми оставлена нейтральная полоса «ничейной земли». Это образцово-показательные траншеи, в них нет ни болотной жижи, ни крыс, ни трупов, ни дерьма, но и в таком ухоженном виде они напоминают скорее погребальную архитектуру, чем место, в котором могут существовать люди.
Есть здесь и витрины, заполненные ручными гранатами, стенды с винтовками и пистолетами, модели броненосцев, подводных лодок и морских мин. Куда же без них. Война продвинула вперед цивилизацию, хотя и сконцентрировалась именно на орудиях массового убийства. Лучший тому пример – изобретатель химического оружия, почтенный немецкий химик Фриц Габер, убивший больше людей, чем иной генерал, и получивший тем не менее в 1918-м в год окончания войны и разгрома Германии Нобелевскую премию по химии.
Рядом с его смертельными баллонами выставлены первые противогазы – маски со слоновьими хоботами и свиными рылами, – которые спасали солдат от немецкой науки. Они пусты, под ними нет лиц, брезент подгнил, резина высохла, и от этого они напоминают высушенные головы инопланетян из фильмов ужасов. Другие маски похожи на примитивные африканские, скрывающие черты лица и превращающие их носителей в персонажей этнографического, а не военного музея, хотя они и сделаны были для летчиков (чтобы не отморозить лицо в открытой кабине), или для танкистов (чтобы защитить глаза от осколков брони), или для разведчиков (чтобы не выдать себя на ничейной полосе). Эти кустарные ухищрения выглядят такими жалкими рядом с торжеством военной техники, но именно так цивилизация разрушения соприкасалась с человеческим телом. Защитная маска – спасительный тонкий слой, с одной стороны которого живое лицо, с другой ядовитый воздух или брызги металла.
Выдающиеся образцы военной формы произвели бы сенсацию на неделях моды. Даже странно, что сюда не заглядывают за вдохновением нынешние дизайнеры, возможно, слишком явно в этих одеяниях ощущение погребальных. Но после начищенных до блеска кирасы и шлема кавалергарда, наряда, в котором так и видны аристократические рыцарские латы, представлены плебейские доспехи разведчиков, их ножи и дубины, ничем не отличающиеся от оружия Средневековья. Эти уродливые нагрудники и наплечники принадлежали специальным подразделениям, занимавшимися расчисткой траншей или походами за линию фронта. Их оружие – не пулеметы, не танки, не самолеты, а именно деревянные дубинки и кастеты самого отвратительного вида, как будто бы взятые не в современной Европе, а у питекантропов.
Франция была среди победителей Великой войны, и никто бы не удивился, если бы музеи под барабанную дробь воспевали подвиги французского оружия. На самом же деле музеи говорят о мучениях солдат, на какой бы стороне они ни воевали. Цивилизованность Европы оборачивается грубыми палками для убийств. Путь от парадного мундира к облачению траншейного потрошителя – метафора того, что происходит с людьми на войне, в том числе и на этой, опрометчиво названной Великой.
Обыкновенный вишизм
#оккупация #парижскиестрахи #парижскиебеды
Талантливому французскому фотографу Андре Зукка (1897–1973) не могут простить то, что в оккупацию он пошел работать к немцам, в журнал «Сигнал», который германская администрация издавала во всех захваченных странах. Это первая к нему претензия.
В юности Зукка прожил несколько лет в США, потом вернулся во Францию, воевал в Первую мировую. Воевал храбро, был награжден. Побывал репортером на советско-финляндской войне. Служил в армии во время «странной войны». После взятия немцами Парижа пошел к ним работать и получил не только разрешение фотографировать на улицах города, но и невероятно редкую в те времена цветную пленку.
После освобождения ему это припомнят, но в итоге не посадят. Зукка ходил под статьей, в конечном итоге сменил имя, работал в маленьком фотоателье, перебрался в провинцию, там и умер.
Вторая же и главная претензия к Зукке, которые высказывают многие французы, такова. Его фотографии демонстрируют ужасный и постыдный факт: в оккупированном Париже можно было жить, и жить сравнительно неплохо, несмотря на продовольственные карточки. В театры стояли очереди, в кино шли премьеры, модницы щеголяли шляпками.
Министр пропаганды доктор Геббельс проинспектировал Париж в 1940 году и нашел его «слишком грустным». Город надо было развеселить, вернув бывшей столице Европы хотя бы видимость прежней жизни. Геббельс велел везти в Париж лучшие театры и лучшие оркестры, крутить в кино новые фильмы. Он приказал возобновить торжественную церемонию у мемориала Неизвестному Солдату возле Триумфальной арки. Париж должен был жить как ни в чем не бывало.
Парижские виды Зукка этому соответствуют. Иногда лишь отсутствие машин на улицах и придумка военного времени – велотакси (бензин нужен на фронте) – говорят о том, что перед нами оккупированный город.
Да, на нескольких фотографиях есть фашистские флаги, свисающие над мостовой улицы Риволи, рядом с отелем «Мерис», где квартировал германский военный комендант Парижа. Да, выделяются желтые звезды на черных костюмах и платьях евреев из парижского квартала Марэ. С 7 июня 1942 года эту звезду обязан был носить каждый еврей, достигший шести лет. Да, висят вдоль Елисейских Полей афиши международной выставки «Большевизм против Европы» – входной билет два франка.
