– Хотел бы я поступить иначе. Тогда мы оказались бы тут намного раньше. – Он поцеловал ее в макушку.
– Я не согласна.
– Разумеется. Не дай бог нам когда-нибудь договориться.
Она слышала улыбку в его голосе. Кейт села, поставила стакан на стол и повернулась к нему лицом. Площадь снаружи снова начала заполняться людьми, сытыми после раннего чая, и готовыми направиться в церковь. Невнятные звуки взволнованных голосов доносились до темного затихшего кафе. Лицо Мэтта мягко освещали волшебные огоньки гирлянд, в глазах плясали медово-золотые искорки.
– Я серьезно. Не хочу начинать с сожалений. Тогда мы не были готовы успокоиться, даже если бы пытались. Ты бы всегда задавался вопросом, не потому ли ты со мной, что я твоя страховка и связующее с семьей звено. А я бы мучилась, не оттого ли я с тобой, что боюсь самостоятельности. – Кейт коснулась его щеки, щетина щекотала ладонь, и она забыла свою застенчивость. Поцеловав его, Кейт опустила руки. – Все, что было в прошлом, сформировало нас настоящих. А настоящее важнее всего. Настоящее – это идеальное время, чтобы стать нами.
Мэтт смотрел на нее с улыбкой. Он выдержал ее взгляд, и в нем было все, на что надеялась Кейт. Она наконец вернулась. Тлеющий огонек бродяжничества, оставшийся в ней с того вечера, погас. И ей не требовалось забывать о нем, ведь она не хотела. Потому что это – одно из миллиона событий, которые сформировали ее. Теперь она просто уберет его на место. Всего лишь воспоминание, как засохший лист в ее старом альбоме.
– Когда ты стала такой проницательной?
– Последние недели открыли мне глаза. Но я говорю серьезно. Никаких сожалений. Мы не можем изменить прошлое, оно сделало свое дело. Привело нас сюда. Туда, где я и хочу быть с тобой вместе.
Мэтт погладил ее пальцем по щеке, блуждая глазами по ее лицу, пока не встретили ее взгляд.
– В этом освещении твои глаза такие ярко-зеленые.
– Как болото? – спросила Кейт, изогнув бровь.
– Единственное болото, где я хотел бы утонуть, – сказал Мэтт, подмигивая.
– Самый корявый комплимент, который я слышала. А слышала я немало!
Мэтт тихо рассмеялся. Она была достаточно близко, чтобы чувствовать отголоски его смеха своей грудью.
– Привыкай, Тернер. У меня этого добра на всю жизнь.
– О боже, нет! Ладно, я слезаю. – Она пыталась встать с дивана, но Мэтт притянул ее обратно, обнял и прижал к себе. Его дыхание было теплым, а сердце билось в груди, как птица.
– Я люблю тебя, Кейт Тернер.
– Я тоже тебя люблю. И буду любить всегда.
– Не сожалея о прошлом, – прошептал Мэтт, целуя ее.
Церковь находилась в нескольких минутах ходьбы от площади прямо по переулку, недалеко от дома Мака. Свечи освещали витражи изнутри, и маленькая церковь, словно маяк, приветствовала светом замерзших прохожих.
Призрачные звуки органа разносились по темной заснеженной улочке, когда Кейт и Мэтт вместе с остальными жителями совершали свое паломничество с кладбища. Подойдя ближе, они расслышали голоса поющих.
Стоя на кладбище, среди обвалившихся надгробий, некоторые из которых были давно позабыты, а другие украшены свежими цветами и венками из остролиста, Мэтт обнял Кейт. И она почувствовала волнение, оттого что впервые это произошло при всех. Разумеется, жест не остался незамеченным.
Мэтт наклонился и прошептал ей в ухо:
– Давай официально закрепим наши отношения.
Взяв Кейт за подбородок, он развернул ее к себе и нежно поцеловал.
По толпе пробежала рябь. Люди прикусывали губы, чтобы удержаться от пересудов. Они наперегонки будут разносить эту сплетню.
Служба закончилась, и деревянные врата распахнулись, заливая светом маленький погост. Дети высыпали наружу, неся в руках флуоресцирующие палочки и апельсины, усыпанные цукатами.
Вышла Эвелин и с помощью своих коллег «Секси-кошечек» раздала собравшимся листы с гимнами. Кейт удивилась, увидев отца, выходящего из церкви вслед за Эвелин, но решила, что викарий удивлен еще больше.
Они начали с рождественского гимна «Маленький ослик». Первая песнь всегда была самой тихой. Люди еще сдерживались, никто не хотел петь громче других в процессии. К третьей песне хор обрел уверенность. К тому моменту, когда они обошли «Грушевое дерево», распевая «Украсьте залы ветвями падуба», голоса гремели по деревне, как церковные колокола.
Как и всегда, люди вешали угощения на ограды. Обернутые фольгой шоколадные конфеты и вязаные куклы приводили детей в восторг, для которых колядование было не столько пением, сколько охотой за сокровищами.
Процессия становилась не только громче, но и больше. Люди выходили из домов, чтобы присоединиться к песнопениям. Барри временно закрыл паб и вместе с завсегдатаями шел через лужайку к Гончарному переулку.
Когда они вышли на аллею, в первых рядах воцарилась благоговейная тишина, волной прокатившаяся к хвосту процессии. Только возгласы восторга раздавались под кронами деревьев. Тысячи маленьких огоньков сияли в воздухе, как светлячки. Гирлянды перекрещивались над головами поющих, словно паутина в капельках росы, блестели в зарослях остролиста, обвивали тонкие ветви рябины. Каждый ствол, ветка, пень и лист мерцали и сияли.
Нижние ветви провисли под тяжестью глазированных пряничных ангелов и звездочек, которых дети с горящими глазами срывали варежками и тут же поедали.
Гномы, каменные лисы, кролики и утки следовали за санями веселого Санты, а сверху длинноногие эльфы и феи болтали ногами, сидя на ветках. Вязаные и вышитые чулки свисали с ветвистого боярышника.
Это было волшебное место. Последние несколько недель Кейт наблюдала, как разрастается этот чудесный лес, но многие увидели его впервые. Так много удивительного было вокруг. Кейт посмотрела Мэтту в лицо, и по его выражению поняла, что он думает так же. Он поймал ее взгляд и притянул к себе.
Эвелин управляла поющими. Там, на аллее, в окружении мерцающих огней, они спели «Тихую ночь», «Пусть Бог подарит счастье вам» и «Остролист и плющ».
Когда началось зажигательное исполнение «Двенадцати дней Рождества», Кейт и Мэтт потихоньку выскользнули с Гончарного переулка и открыли кафе, готовясь к приходу колядующих. Барри последовал за ними и, махнув рукой, отправился в «Герцогский шлем».
Мэтт подогрел глинтвейн, суетясь и зажигая рождественские гирлянды. Когда Кейт вынесла первый противень с пирогами с начинкой, колядующие двинулись к ним через сквер. Она услышала их раньше, чем заметила. Они дошли уже до «двенадцати стучащих барабанов» в последнем куплете, распахнув дверь со словами «Пять золотых колец!»
Кафе ожило. «Четыре щебечущих птицы, три французские курицы, два голубя…» – во все горло распевали около шестидесяти человек, вместе с Кейт и Мэттом завершив куплет оглушительным «И КУРОПАТКА НА ГРУШЕВОМ ДЕРЕВЕ!»
