Еще бы Парсонсу не помнить. Именно этот инцидент и стал причиной, которая развела этих людей по разные стороны баррикад, углубила раскол между ними. По губам академика скользнула презрительная усмешка:
— Он запустил в раструб полевых мышей, если я правильно помню. Весьма эффективный метод, хотя… несколько примитивный.
— Что ж, — не смутился Сент-Ив, — кое-какие из тех зверюшек выжили, чтобы поведать мне повесть о своей печальной судьбе, как выразился бы мой друг Джек. Почти два года, пока последнее из этих бедных созданий не покинуло наш мир, я изучал мышей в полях, окружающих владения лорда Келвина, и в итоге обнаружил волну чудовищных мутаций и раковых опухолей. Вот вам моя теория, она крайне проста: то, что вы называете «ничем не сдерживаемой клеточной активностью», в действительности представляет собой неконтролируемый процесс деления клеток. Может, сравнение этого процесса с двигателем правомерно, а может, и нет — не в том суть. Главное — эту машину вообще нельзя больше запускать, тем более ради такой пустяшной цели. Ради всего святого, оставьте судьбу Нарбондо на усмотрение Всевышнего.
— Пустяшной, говорите? — возопил Парсонс. — Мне глубоко начихать на мерзавца Нарбондо! Подумайте о том значении, какое может иметь этот опыт! С одной стороны, несчастный Хиггинс, целиком посвятивший себя изучению физики низких температур. С другой — Нарбондо, всю жизнь изучавший химию. Да, он чудовище, не спорю, но что с того? Нужно быть крайне недальновидным ученым, чтобы не увидеть благ, которые сулит их совместная работа для будущего всего человеческого рода. И именно машине лорда Келвина суждено возвестить о наступлении этого славного будущего. Иными словами, мой корабль уже подходит к причалу, и я намерен ступить на его борт!
Завершив эту речь, Парсонс хватил кулаком о ручку кресла. А затем вдруг прикрыл глаза и свесил голову на грудь. Резко встряхнулся, промямлил, что его, мол, неодолимо клонит ко сну, и захрапел в бороду. Как видно, добавить к сказанному ему было уже нечего.
При виде крепко спящего Парсонса я вспомнил о собственной постели и, сладко зевнув, собирался откланяться, как Сент-Ив вскочил вдруг на ноги, бросил на колени Парсонсу заранее составленное письмо и воскликнул: «Пора!» После чего разбудил Хасбро, который, поднявшись, сразу направился к двери.
— Ты идешь или нет, Джеки? — спросил профессор.
— Иду, наверное. Но куда мы направимся? И почему сейчас?
— Нас ждут в Дуврском проливе. Ты сможешь вздремнуть в лодке.
С этими словами он бросился в номер Парсонса, вернулся оттуда с охапкой одежды академика, и мы нырнули в ночь — вышли черным ходом и, миновав волнолом, сели в стоящую на приколе лодку. Хасбро вставил в уключины весла, взмахнул ими — и нас поглотил клочковатый туман.
Плыли мы долго, качаясь на волнах, пока перед нами не возникла темная громада небольшого парового траулера. Причалив к нему с негромким стуком, мы взобрались на борт, лебедкой втащили лодку, подняли якорь — и вот уже я вежливо здороваюсь с родственниками Хасбро: пылкой тетушкой Ади и дядюшкой Ботли, седым владельцем траулера. На маленькой барже за нашей кормою покоился тот самый водолазный колокол, который мы похитили из льдохранилища незадолго до полуночи.
Сент-Ив усыпил беднягу Парсонса, подмешав снотворное снадобье в бутылку минеральной воды, из которой угощал ученого секретаря. В своем ликовании от одержанной победы Парсонс принял достаточно, чтобы беспробудно проспать до полудня. Мы попадем в нужную точку пролива задолго до него, буксируя колокол, а там…
ПАРСОНС РАССТАЕТСЯ С НАМИ В ВЕСЬМА ОРИГИНАЛЬНОЙ МАНЕРЕ
Для заурядного участка пролива здесь было довольно оживленно: не менее полудюжины судов встали на якорь на приличном удалении от залегшей на дно дьявольской машины. К самой машине был прицеплен буй, что позволяло издалека наблюдать за ее поведением — не выпустить из виду и не подойти слишком близко. Мы без колебаний направились прямо к невидимой границе, которую охраняли сторожевые корабли Академии. Там-то я и сыграл назначенную мне роль — и сделал это, как мне кажется, вполне сносно.
Итак, я поднялся на палубу в позаимствованном из номера Парсонса в «Короне и яблоке» наряде, при белой накладной бороде и в парике. Сент-Ив в это время прятался внизу: черты его узнаваемого лица могли всполошить кого-то из наблюдателей. Впрочем, он подавал мне дельные советы, и вместе мы без труда прорвались через кордон сторожевых судов, причем я выслушал множество весьма лестных для меня замечаний: мол, уж этот-то знает, как «разоружить» машину, для каковой цели и приволок с собой водолазный колокол.
Как бы там ни было, обманутые маскарадом охранители преспокойно пропустили нас к машине. Дерзнув подплыть к бую довольно близко, мы пересели в шлюпку и пустились грести вперед, таща за собой баржу с колоколом, который стоял на своих широко расставленных ножках прямо на палубе. Кроме него на барже имелся и поворотный кран, закрепленный на ней медными болтами, причем мы заранее позаботились заменить металлические цепи прочным канатом. Действовать следовало быстро. Дядюшка Ботли заранее убрал из шлюпки и баржи все более или менее значительные железные части и предметы, — но, мешкая, мы рисковали бы лишиться нагелей и гвоздей обшивки: если машина вытянет их на дно, вся конструкция рассыплется и затонет.
На веслах сидели мы с Хасбро: работа, к которой я привык еще с юности, когда гонял по Темзе плоскодонки. При виде умело орудовавшего веслами Парсонса удивлению ученых на кораблях оцепления, вероятно, не было предела: все-таки старик давно разменял девятый десяток. Сама мысль об этом изрядно меня вдохновила, пока мы неспешно приближались к бую; я энергично греб, то и дело посматривая через плечо.
Сент-Ив, готовый к погружению, находился в колоколе. Опаснейшая работенка его ждала, доложу я вам: спуск не мог обеспечить водолаза подачей воздуха, ведь компрессор все равно разлетелся бы на куски. Правда, по собственным прикидкам профессора, погружение обещало не отнять много времени из-за небольшой глубины, на которой находилась пресловутая машина.
— Отсчитайте восемь минут по карманным часам, — распорядился Сент-Ив, — и тогда вытягивайте. Если понадобится, спущусь еще раз. Если же… — угрюмо добавил он, — лодка начнет разваливаться на куски или возникнут проблемы там, внизу, рубите канат и плывите прочь, как можно скорее.
Хасбро тут же объявил погружение работой для двоих, да и я принялся ему вторить, — кому же захочется остаться в стороне в столь опасном деле? Но не в правилах Сент-Ива было менять принятые решения. Он по-прежнему считал себя ответственным за бездарно потерянное время и за два корабля, последними канувшие на дно. Сюда еще добавлялось (ну, то есть Сент-Ив добавлял) то обстоятельство, что он все эти годы знал о существовании машины, которую собирали в броске камнем от его собственного поместья, и все же допустил, чтобы ее похитили и использовали во вред людям. Он винил в этом себя одного и отвергал любые возражения, называя их полной чепухой. По всему выходит, что предстоявшее опасное погружение вкупе с необходимостью рискнуть жизнью в одиночку несло Сент-Иву своего рода психологическое удовлетворение. На лице профессора ясно читалось: если что-то пойдет не так и нам придется его бросить, он примет подобную участь как должное.
