Воины дирижёра от неожиданности сфальшивили: струнные взвизгнули, их смычки резко соскользнули вниз и вонзились в пол, духовые злобно выдохнули, поперхнулись и наконец, неожиданно для себя, выдули снопы ясных золотых лучей. Рояль, всё-таки, – король. За королём тянутся подданные. Так и за роялем потянулась стайка придворных инструментов. Они то порхали, как диковинные птахи, то плавно кружились, то пикировали вниз. Добрые слова песни, солнечные струйки, льющиеся сквозь шторы, и капель вместе с весёлой трелью, точно разбудили их от мрачного колдовского сна.
Злобный дирижёр, сколько ни пытался их угомонить, никак не мог…
– Бунт? – взревел дирижёр. – Вы обязаны мне служить! Вы – мои рабы! И вы ещё пожалеете!
– Мы? Рабы? – запищали, засвистели, затенькали и загудели инструменты.
Инструменты такие чувствительные, они так быстро расстраиваются! И сейчас они были возмущены до глубины музыкальной души. Они сбивали дирижёра- сторожа с ног, а те, кто был посмелее, клевали в голову.
Сторож сжал кулаки, обвёл своих подданных дирижёрской палочкой, как воздушной петлёй. Тех, на кого он указал, ждала расправа. Сначала со стоном загорелся альт. Его корёжило в пламени, но он не сдавался и не вернулся в армию дирижёра. Загорелась крышка старого рояля. Он грохнулся на бок, вывихнув ножку. А скрипка, самая весёлая и бойкая, умолкла от боли. Она плавилась, точно восковая. У чувствительной арфы одна за другой со звоном лопнули струны, и она упала без чувств. Остальные инструменты сбились в кучку и дрожали.
Директор подошёл к роялю, потушил огонь ладонью и погладил по крышке. Григ с тревогой посмотрел на своих учеников. Они словно одеревенели. Он подошёл к каждому и каждого тронул за плечо, а директор называл по имени всех по очереди: Лида, Митя, Федя, но они не откликались. Их глаза застыли и потеряли всякое выражение и блеск. Флейта выскользнула из Фединых пальцев и упала на пол, испустив последний жалобный свист. Виолончель не смогла справиться со смычком, который улетел от неё и уселся на карниз. Пианино захлопнуло крышку и прижало пальцы Лиде, застывшей в изящной позе, словно кукла.
Похоже, что у инструментов этих трёх детей и в самом деле были души, и в какой-то момент их души стал притягивать к себе Черноскрипник.
И тут между дирижёром и его оркестром встал Григорий Иванович. Он так испугался за своих учеников, что перестал бояться за себя.
Он знал каждый инструмент в лицо, как и своих нерадивых учеников. Ведь вся армия Черноскрипника состояла из брошенных учениками инструментов. Учительская память удивительна! Они помнят всех детей по именам, помнят их лица и голоса.
Григ помнил, кто на каком инструменте раньше играл. Вот Гера, вот Надя, вот Гульнара. Учитель вытянул ладонь и позвал беззвучно: «Гера». На ладонь села дудка. Учитель подбросил её вверх, и она запела над альтом. «Кап-кап», – полилась мелодия прямо на альт, будто десятки капель щёлкали по новеньким листьям. Флейта летала кругами, навевая прохладу, заговаривая страшную боль несчастного альта. Альт погас и заблестел, будто и правда попал под дождь.
Ученики очнулись, растёрли онемевшие пальцы, расправили плечи и теперь, раскрыв рты, смотрели на своего учителя. Они-то считали, что он – несостоявшийся музыкант, призванный только к тому, чтобы обучать их гаммам и диктовать нудные диктанты из года в год. А Григ оказался кудесником. Конечно, он сам об этом не догадывался до сегодняшнего вечера.
Детям удалось не просто подчинить себе инструменты и научиться технике игры. Каждому из них удалось найти такую близкую, тёплую, духовную, дружественную связь со своим вторым голосом – со своим инструментом. Пианино, Флейта, Виолончель – все они были чувствительные живые существа, благородные друзья и верные помощники.
Учитель одними губами назвал контрабас по имени и поманил пальцем, и вот уже налетел гудящий ветерок, обдувая расплавленную скрипку. Скрипка ещё плакала, а смычок, утешая, так и льнул, так и ласкался к ней.
Лида перешла к третьей песне.
Как умеют эти руки
эти звуки извлекать,
Из какой-то деревяшки,
из каких-то грубых жил,
Из какой-то там фантазии,
которой он служил?
Да ещё ведь надо в душу
к нам проникнуть и поджечь…
А чего ж с ней церемониться?
На этих словах дети, подпевавшие беззвучно Лидиному Пианино, вдруг запели во весь голос. Виолончель прослезилась. Она снова отдала голос Мите и ни о чём не жалела, наоборот, ей стало легче, уже не так болела под струнами душа.
Кучка подданных Сторожа заметно поредела. Потерявшие свой злобный вид, словно стряхнувшие с себя страшный колдовской сон, они все подтянулись к роялю.
Но дирижёр не собирался сдаваться. Он взялся за тех, кто послабее духом. Словно гром, загремели барабаны. Под барабанный бой Сторож достал её – свою чёрную скрипку.
Скрипка против балалайки
Как только он заиграл, Лида широко раскрыла глаза и оцепенела. В том же оцепенении она подошла к стене, где жил своей жизнью театр теней. Лохматые тени, похожие на злых существ, протянули к ней крючковатые руки. Одна из теней, с длинным носом, возвышалась над остальными. Флейта присвистнула. Она узнала того самого ночного гостя – Чародея, что был у сторожа в каморке.
Ни Федя, ни Митя, ни учитель с директором не могли сдвинуться с места. Их ноги были прикованы мрачной музыкой, словно железными цепями. Федя поднёс флейту к губам, и она заплакала, совсем как человек.
Директор школы сделал шаг к сцене, но покачнулся и замер на месте.
– Это конец! – пронеслось в голове у Грига.
Вдруг распахнулась форточка, и в зал, вместе с откуда-то взявшимся солнечным лучом, влетела маленькая жёлтая птица. Она бесстрашно уселась на чёрную скрипку и запела, перебивая сторожа. Лида очнулась, тени раздосадованно отдёрнули от девочки руки. Завершив свою солнечную песню, птица клюнула чёрную скрипку, дёрнула за струну, насмешливо тренькнула и улетела.
– Фьюить, фьюить, – поблагодарила её Флейта.
– Фьюить, – раздалось уже за окном.
Сторож с ненавистью посмотрел птице вслед и взмахнул смычком.
– Григорий Иванович!
Дверь широко распахнулась, и в зал вбежала запыхавшаяся Люба.
– Григорий Иванович, я так торопилась, чтобы попасть на ваш концерт! Вот ваша балалайка.
Сторож-дирижёр почернел лицом, чуть ли не сливаясь со своей скрипкой, и теперь полностью оправдывал свою кличку.
Григ не дал ему опомниться. Он схватил свою балалайку и заиграл «Русскую» из балета «Петрушка». Балалайка смеялась, шутила и танцевала. Под её трезвоны на шторах распускались цветы и с шорохом падали на пол. Деревянные ложки выскочили из кармана Семёна Семёныча и пустились в пляс. Бойкие маракасы слетелись на зажигательный ритм и закружились по залу. В хоровод вступили бубны, бубенцы и колокольчики.
