Еще спустя месяц безрезультатных поисков гнев и злоба Урусова сменились неудержимым бешенством. Он начал мстить всем тем, кто, по его мнению, помешал им с Грушей быть вместе.
Сначала всех дворовых мужиков, которые сопровождали князя в церковь, и без боя позволили Елагину увезти Грушу, Константин сослал на каторжные работы в Сибирь. Тех, у которых были семьи, продал на Уральские рудники вместе с женами и детьми. Избежали наказания лишь четверо дворовых, так как при нападении людей Елагина они были сильно ранены и тем самым доказали, по мнению Урусова, свою преданность.
Затем Константин направился в Москву. Там, избив Татьяну до полусмерти, он вырвал у нее признание в том, кто рассказал Елагину о венчании. Урусов уже подозревал, что именно сестра сообщила все его сопернику, ибо, кроме священника и нее, никто не знал об этом. И после признания полумертвой Татьяны Константин приказал больше не показываться ему на глаза и лишил ее всех денежных средств, а также приданого и наследства. Княжна покинула Москву и отправилась в захудалое имение в Тобольской губернии, которое осталось ей от матери, и которое не смог забрать Константин. Без приданого, остро нуждаясь в деньгах, княжна Урусова была вынуждена выйти замуж за местного губернатора, который был старше ее на двадцать лет, человека недалекого и невзрачного. После свадьбы муж Татьяны регулярно напивался и избивал ее, ревнуя молодую женщину.
Вскоре Урусов отыскал всех родственников Елагина. После разговора с князем у матери Андрея случился сердечный приступ. Но она осталась жива. Младший брат Елагина, благодаря усилиям Константина, был с позором отчислен из военного кадетского корпуса. Семья старшего брата и так была бедна, и Урусов не знал, как отыграться на них. Но, выведав, что они живут в заложенном доме, выкупил его и выгнал женщину с детьми на улицу. Однако у жены покойного брата Андрея была тетка, которая приютила бедняжек у себя. Но об этом Урусов уже не узнал.
Константин вновь вернулся в имение. Именно там и состоялось окончание его мести. В первый же вечер, не выдержав гнета сладостных и трагичных воспоминаний, Урусов собственноручно поджег оранжерею. Болезненным, ненормальным взором он смотрел на полыхающее стеклянное здание, где гибли от пожирающего огня диковинные растения и розы, которые так любила Груша. И яростно желал, чтобы огонь, которой уничтожал теперь оранжерею, неразрывно связанную с именем Грушеньки, так же спалил в его душе дикую, неистовую любовь к неблагодарной прелестнице, которая разбила его сердце и растоптала чувства. Он приказал никому не подходить к пылающему зданию, пока то не догорело дотла.
И в конце своих бесчинств Урусов сослал в деревню Агафью. Откуда пятнадцать лет назад ее забрала в Никольское покойная мать. Агафья долго не прожила. Через год сильно заболела и умерла, всеми забытая и покинутая.
Однако месть не заглушила и сотой части той боли, которую испытывал Урусов. И напрасно он думал, что, отомстив обидчикам, сможет зажить спокойно. Нет. Каждодневно образ белокурой девушки с колдовскими глазами мучил его и не давал покоя. Эта была некая насмешка судьбы. Груша была единственной женщиной, которую полюбил князь, и она же была единственной, которая не могла полюбить его. Это казалось своеобразной расплатой за то, что он вел беспутную жизнь: соблазнял и бросал женщин, играл их сердцами и насмехался над их чувствами.
Почти отчаявшись найти Грушу, Урусов все же регулярно давал объявления в известные газеты о поимке беглой крепостной, обещая невиданное по тем временам вознаграждение в размере десяти тысяч рублей. Многие хотели поживиться деньгами князя и постоянно приезжали люди, якобы знающие, где находится Груша. Каждый раз Константин ездил на опознания, жадно предвкушая встречу с обожаемой девушкой, и каждый раз после разочарования ощущал в душе невероятную пустоту и невыносимую боль.
Спустя два года князь как будто пришел в себя и решил жить дальше, стараясь забыть о потерянной прелестнице. Перебравшись в Петербург и купив в столице помпезный огромный дворец, Урусов давал шикарные балы, званые обеды и приемы, поражая все петербургское общество своим безмерным богатством и расточительностью. Женщины постоянно осаждали и домогались его, Константин же не обращал на них внимания. Только однажды на миг ему показалось, что одна девушка похожа на Грушу, и он позволил себе развлечение интимного характера. Но после близости Урусов сразу же начал сожалеть о содеянном и глубокой ночью выдворил фаворитку из своего дворца.
Однако была одна особа, которую не смущала холодность Урусова, а лишь заставляла еще больше вожделеть красавца князя. Это была Евгения Жукова. Она почти выслеживала Константина, бывала на всех его приемах и не давала ему проходу. Об этой страсти Жуковой в Петербурге ходили сплетни и пошлые анекдоты. Родители девушки, боясь публичного скандала, увозили Евгению несколько раз за границу, надеясь, что она забудет Урусова. Но Евгения возвращалась еще более влюбленная в князя и еще более одержимая им.
Уже через неделю после длительной, изматывающей поездки Елагин привез Грушу в Германию. Всю дорогу он боялся лишь одного, что Урусов сможет нагнать их. Но теперь за границей они были в безопасности. Уже на второй день у Груши начались припадки, во время которых она дико кричала и извивалась, выворачивая себе руки. Зависимость от опиума давала о себе знать. Пассажиры в поезде и на улице испуганно шарахались от этой странной парочки. Высокого мужчины во всем черном и хрупкой девушки в белом платье, которая была явно одержима.
Припадок повторялся каждодневно около четырех часов дня. Видимо, в это время князь поил ее опиумом, думал Елагин. В это время Андрей старался уединиться с Грушей в гостинице или в купе вагона от чужих глаз, чтобы посторонние люди не видели, что она больна. В эти трагичные минуты Андрей с силой удерживал девушку, чтобы она не поранила себя, и с отчаянием прижимал к себе, зная, что надо пережить эти ломки, надеясь только на одно, что девушка вскоре поправится.
Спустя полчаса ломка прекращалась, и Груша становилась почти нормальной. Почти потому, что все время она вела себя как-то отстраненно и как будто не понимала, что с ней делают, куда везут. Она покорно слушалась во всем Андрея, и ее поведение напоминало скорее манеру дрессированной собачки, чем реальной, живой девушки.
Через десять дней, уже по приезде в Кенигсберг, она впервые назвала Андрея по имени. Это произошло поздно вечером в придорожной гостинице. В тот момент Груша лежала в постели, и Елагин думал, что она спит, когда осторожно в темноте подошел к своей кровати и вдруг услышал:
— Андрей! — голос Груши прозвучал так ласково и звонко в тишине комнаты, что Андрей вздрогнул. Он быстро приблизился к кровати и наклонился над девушкой.
— Грушенька, ты звала меня?
— Где мы? — она внимательно смотрела на него, и Елагин впервые за десять дней увидел, что взгляд у нее вполне осознанный и нормальный.
— В гостинице, — ответил нежно Андрей и присел перед ней на корточки. Груша чуть приподнялась на руках и начала затравленно озираться по сторонам.
— А князь?
