— Тише, не вырывайся, девочка моя…
Груша замерла и отчетливо ощутила, что ей приятна близость молодого человека. Его теплые руки с силой и как-то очень осторожно удерживали ее, и она наконец осознала, что произошло. Воспоминания о его губах, которые целовали ее мгновение назад, вызвали в теле девушки сладостную дрожь. Не ожидая такого смелого поведения от Елагина, она думала лишь о том, что даже в своих мечтах не представляла, как может быть упоителен его поцелуй. Она перестала вырываться, сама прижалась к нему. От молодого человека веяло силой, спокойствием и защитой, и Груша, как пойманная птичка, радостная и трепещущая, чувствовала, будто попала в сказочный сладостный сон. Где был он — так близко. Ее желанный кумир, ее тайный возлюбленный, ее герой. Она так долго мечтала о нем, так много грезила о том, как Андрей будет вот так держать ее в своих объятьях, что затрепетала всем существом, ощущая, как ее переполняет иступленное безумное счастье.
— Вы дрожите, Грушенька? Замерзли? — тихо произнес он ласковым баритоном.
— Нет, — пропела она в ответ, слыша, как собственное сердце стучит глухими, дикими ударами от его близости.
— Вы боитесь меня? — глухо прошептал он.
— Нет, — выдохнула она нежно в ответ.
Елагин начал целовать ее макушку, и Груша, ощутив его горячие губы на своих волосах, еще сильнее затрепетала. Интимность, сладость и упоение этого момента полностью завладели ее существом, и девушка поняла, что хочет, чтобы Елагин снова поцеловал ее и уже более никогда не выпускал из своих объятий. Молодой человек будто услышал тайные позывы ее души. Ласково обхватив широкой ладонью ее шейку и подбородок, Андрей приподнял ее лицо. Одурманенная, послушная и дрожащая, Грушенька подняла на него свой чудный взор и увидела, как его глаза светятся в темноте. Она не отрывала взгляда от его ласковых нежных глаз, утонув в голубом омуте его притягательного взгляда, и вся ее душа прямо рвалась навстречу ему.
Андрей чуть передвинул ладонь с ее шеи, и сильные пальцы молодого человека медленно, чуть надавливая, провели по пухлым манящим губам девушки. Елагин проследил за движением своей руки и увидел, как девушка чуть приоткрыла рот. Ошалев от ее покладистости и явного проявления ответного пламенного чувства к нему, молодой человек страстно задышал и ощутил, как в его висках бешено стучит кровь. Он вновь склонился к ней и прижался к губам.
Но тут случайный шорох заставил Елагина напрячься. Вмиг оторвавшись от губ девушки, он инстинктивно поднял лицо. Устремив взгляд на распахнутые окна гостиной, где горел яркий свет, он невольно нахмурился. На мгновение ему показалось, как в проеме окнамелькнуло светлое платье. Неприятное чувство от того, что их видели, заставило Андрея убрать руки и выпустить девушку из объятий. Он не боялся того, что станет известно об их с Грушей близости, но Андрей не хотел, чтобы завтра вся усадьба болтала об этом. Сначала он собирался все выяснить, поговорить с девушкой и все до конца решить, а уж потом объявлять об их помолвке.
Груша, от обуявших ее безумных чувств, смущенная и дрожащая от того, что сейчас произошло, бросила на молодого человека страстный испуганный взор и, сорвавшись места, побежала прочь из сада. Он окликнул ее по имени и на секунду замешкался. Когда же Андрей устремился вслед за девушкой, понимая, что им немедленно надо обо всем поговорить, Груша уже выбежала на ярко-освещенную дорожку, ведущую к парадному подъезду дворца. Елагин резко остановился, понимая, что вновь все пошло как-то не так. Эта женщина у окна, которая спугнула их, и собственное замешательство опять помешали его планам.
Едва Груша оказалась в светлой парадной, она увидела княжну Татьяну. Чуть замедлив шаг и приблизившись, она хотела спросить, когда ей вновь петь, но отчетливо отметила злой, колючий взгляд Татьяны.
— Ступай к себе, ты мне сегодня более не нужна, — вымолвила княжна сквозь зубы и, развернувшись на каблучках, направилась к открытым дверям гостиной. Груша обрадовалась этому и, проворно перепрыгивая через три ступеньки, устремилась наверх, желая побыть в одиночестве и помечтать о том, что теперь случилось в яблоневом саду.
Глава IV. Ревность
— Я хотела поговорить с тобой, братец, — произнесла Татьяна, когда они с Константином остались наедине в пустынной гостиной. Было уже за полночь, и гости давно разъехались. Но Урусову отчего-то не спалось, и он, медленно потягивая вино, сидел у камина и смотрел на догорающие угли. Татьяна, которая уже собиралась подняться наверх, заметила брата в гостиной и приблизилась к нему.
— Я слушаю тебя, сестрица? — ответил ласково князь, подняв на девушку глаза. Татьяне недавно исполнилось двадцать, и она была на девятнадцать лет младше Константина. Урусов очень хорошо помнил сестру маленькой девочкой, так как в последний раз видел ее еще в молодости. Потому в данный миг, смотря на Татьяну, которая уселась напротив в кресло у камина, ему было еще трудно привыкнуть к тому, что она выросла. Он воспринимал ее как еще юную несмышленую девицу и чувствовал себя так, будто разговаривает с дочерью.
— Это касается Аграфены.
— Груши? — заинтересованно произнес Урусов и чуть прищурился. — И что с ней?
— Я хотела просить тебя, братец, чтобы ты не давал ей вольную, если она вдруг попросит.
— А она разве не свободна? — искренне удивился Константин, поставив хрустальный бокал на столик, и напряжено посмотрел на сидящую напротив сестру. — Я думал, матушка давно выправила ей вольную. Она же в каждом письме твердила, что намеревается это сделать.
— Да, матушка очень хотела свободы для Груши. Ибо считала ее своей названой дочерью. Представляешь? — с ревностью, как-то зло заметила Татьяна. — Но у нее одна дочь, это я!
— Согласен, — кивнул Константин. — Но Грушу воспитывали как дворянку. Да и самого детства она была при тебе, и относились к ней не как к обычной крепостной. Оттого, видимо, матушка и воспринимала ее как дочь.
— Но Груша не дворянка, Костя, — желчно воскликнула княжна. — Она крепостная. И отец всегда твердил матушке об этом. Но матушка не желала слушать батюшку и постоянно просила, чтобы тот написал Груше вольную. Но батюшка совсем не хотел этого, говорил, что Груша слишком дорогая крепостная девка, чтобы просто так отпускать ее на волю. И что за нее можно выручить огромные деньги. Как-никак она и музицировать умеет. И наукам разным обучена и три языка иностранных знает. Начитанная, образованная и певица знатная. В последние годы перед смертью батюшка постоянно твердил, что надобно продать Грушу, потому как денег в нее вложено немало, и потому сделка должна окупить все его расходы.
— И что отец действительно намеревался продать ее? — нахмурившись, спросил князь.
— Ну да. Он даже покупателя нашел, когда Грушке шестнадцатый год шел. Одного подполковника в отставке, который как-то гостил у нас в имении. И которому она так приглянулась, что он, посчитай, четыре тысячи золотом предлагал за нее батюшке.
— Неужели? — опешил Урусов. Отчего-то от рассказа сестры ему стало не по себе. Естественно, он прекрасно понимал, что крепостных покупают и продают, и относился к этому как к обыденности. Но тот факт, что матушка хотела видеть Грушу свободной, а отец намеревался продать девушку, ему показался весьма неприятным.
