Дворовые, что-то тихо обсуждая, поплелись по своим рабочим местам. Елагин же подошел к Агафье и начал отвязывать.
— Жива? — спросил он ее как-то насмешливо.
Та посмотрела на молодого человека ничего не понимающим взглядом.
— Как это у вас так получилось, Андрей Прохорович? — тихо пролепетала Агафья. — Аж ничего не почувствовала.
— Есть хитрости, — снова усмехнулся Андрей, наконец полностью избавив ее от веревок. — Кнут в специальном масле вымочить да удар особо направить, к тому же стоял я так, что загораживал тебя от князя. Вот он и не понял, что бил я кнутом в основном по бревну, а не по тебе.
К ним подошла Дуня и протянула Агафье темный платок.
— Спасибо, милая, — поблагодарила ее женщина, накидывая платок на рубашку и зябко в него кутаясь.
— А за что барин на тебя так осерчал-то? — спросил Андрей, скручивая веревки. — Посчитай, при мне почти за три года никого не пороли.
Агафья тяжело вздохнула и ответила:
— Из-за Груни.
Андрей обернулся к женщине и с интересом посмотрел на нее.
— Из-за Грушеньки? — опешил он, ничего не понимая.
— Да, из-за нее, родимой. Рассказать-то, срам один, — проворчала Агафья и уже хотела отойти от Елагина. Но молодой человек встал у нее на пути и напряженно взглянул на старую бабу, не собираясь пропускать ее.
— Как это? — спросил он уже властно и, придвинувшись к ней вплотную, тихо попросил: — Расскажи, Агафья, надо мне знать…
— Ох, ну ладно. Но только из-за доброты вашей расскажу, — прокряхтела Агафья. — Так вот, теперича поутру зашла я в спальню князя спросить, когда обед подавать, да и обмерла. Груня, вся полностью голая, стоит около его кровати, а он греховодник развалился в кресле и глазеет на нее да сигару покуривает.
— Что? — выдохнул Андрей, похолодев от ее слов.
— Да уж я тоже ужаснулась. Груня, красная вся от стыда, опустила глаза в пол, да и льет тихо слезы. Видать, так запужал ее, что она стоит, послушная, голая-то, как статуя какая, у окна-то его, незнамо сколько. Она еще в одиннадцать понесла ему чай, да с тех пор я не видела ее, а я, почитай, в первом часу пришла в комнату-то его. Неизвестно, сколько она там стояла в таком виде. Ну, я и позвала княжну. Она и заступилась за Груню. А князь так осерчал, что весь аж пятнами покрылся, ну и давай на Татьяну Николаевну кричать. Однако Грушу отпустил. И, видать, на мне решил злобу-то свою выместить.
— Не пойму, зачем же он так с Грушенькой? — опешил Елагин. — И что же, он даже не прикасался к ней?
— Когда я вошла, нет. Но что до того было, неведомо мне. Только явно он хотел поизмываться над ней, как делает это весь последний месяц. А все оттого, что она не хочет покоряться ему.
— Покоряться? — переспросил Елагин.
— Ну да. Вы ж, наверное, знаете, что он хочет ее в любовницы к себе.
— Знаю… — глухо вымолвил Андрей, опуская глаза.
— А она никак не хочет. Вот князь и не знает, как еще ее унизить в отместку, — вынесла вердикт Агафья.
Молодой человек помрачнел, ощущая, что, видимо, между Грушей и князем происходило что-то такое, чего он не мог понять. Если она была рада объятьям Урусова, как он подумал в прошлый раз, то не стал бы Урусов просто так унижать Грушу теперь, заставляя стоять обнаженной в своей комнате, а потом еще и делать ей больно, приказав выпороть Агафью. Ведь все знали, что Груша относится к Агафье как к своей матери. Андрей вдруг осознал, что невозможно ошибся в прошлый раз, и, ему ослепленному ревностью, скорее всего, только показалась, что Груша была рада поцелуям князя, когда он видел их в распахнутом окне. Елагин нахмурился, и отчего-то его воспоминания четко воскресили тот момент, когда князь целовал девушку у рояля. Память молодого человека отчетливо нарисовала, как во время поцелуя руки Груши напряженно упирались в плечи Урусова, явно отталкивая, а совсем не обвивали шею князя, как было бы, если бы она действительно хотела от него ласк. Понимание, что в прошлый раз он все понял не так и сам наказал себя терзаниями на долгие мучительные дни, а еще более раздражение на обидные слова, которые он сказал Груше поутру на кухне, незаслуженно обидев ее, вызвали в душе Елагина горечь.
— Не знал я всего… — произнес Андрей трагично.
— Хоть бы вы, Андрей Прохорович, заступились за Грунюшку, — вдруг сказала Агафья. — Нравится же она вам, вижу я это.
— Да как же я могу? — пролепетал Елагин тихо, смутившись под прямым взором бабы. — А если она не хочет, чтобы я вступался? Вдруг я неприятен ей?
— Господи, ну что вы словно дитё малое! — воскликнула Агафья. — Что ж это вы так и будете кругами вокруг Груни ходить да вздыхать? Потом локти кусать станете, что сейчас не вступились…
В этот момент к ним приблизилась Груша. Девушка едва отошла от обморока и немедля устремилась к любимой няне, узнать, как она. Не обращая внимания на Елагина, она бросилась к Агафье.
— Нянюшка, сильно болит? — спросила участливо Груша, обнимая ту за плечи.
— Да вроде ничего, спасибо Андрею Прохоровичу, — ответила Агафья. — Он как-то хитро стегал, что ничего не почувствовала. Спасибо ему.
Груша даже не взглянула на Елагина, все еще обижаясь за гадкие слова, которыми он оскорбил ее неделю назад на кухне. Обняв няню, Груша сказала, что проводит ее в дом. Но Агафья отстранила девушку и решительно заявила, что пойдет одна, и что Андрей Прохорович хочет что-то сказать. Груша удивилась и по просьбе Агафьи не пошла за ней. Бросила на молодого человека печальный взор. Елагин, стоявший от нее в трех шагах, как-то насупившись, упорно молчал и лишь мрачно смотрел на нее, нервно вертя в руках плетку. Видя, что Андрей и не собирается ничего ей говорить, Груша взвилась с места и поспешила прочь, не в силах смотреть на его любимое суровое лицо. Он тут же нагнал ее и схватил за локоть.
— Грушенька, подождите, — произнес он с чувством. Она остановилась и, вперив в него недовольный взгляд, выпалила:
— Неужели вам что-то понадобилось от блудливой девки, Андрей Прохорович?!
Елагин опешил от ее бьющих слов и помрачнел.
— Я не хотел… — начал он тихо, подбирая слова. — Агафья мне все рассказала, отчего все нынче так произошло.
Груша же, дрожащая и нервная от всех сегодняшних потрясений, болезненным прекрасным взором посмотрела на молодого человека. Ее душа неимоверно страдала от того, как Урусов, который был ей ненавистен, и Елагин, которого она так любила, обращались с нею, нисколько не уважая и совсем не жалея. Она вырвала локоть из его ладони и, окатив Андрея непокорным взором, нервно произнесла:
— Ах, я поняла! Наверное, теперь вы хотите назвать меня блудницей? Ведь после того, что няня рассказала, именно так вы, наверное, окрестили меня в своем сердце?
— Это не так, — выпалил Андрей, поджимая губы.
— Так! — выдохнула Груша. — Даже смотрите вы сейчас на меня так мрачно и сурово, будто я виновата во всех смертных грехах!
