Урусов задумался, стоит ли ехать на бал. Ему совсем этого не хотелось. Но графиня могла обидеться и передумать продавать собаку, оттого он согласно произнес:
— Я обязательно буду завтра у вас.
Затем он без промедления поцеловал ей руку и уже у двери резко обернулся к Анне, которая с нескрываемым восторгом смотрела на его статную, широкоплечую фигуру.
— Я могу приехать с… — он замялся, подыскивая нужно слово.
— Не думаю, что это будет приемлемо, — ответила графиня, поняв, кого князь хочет взять с собой на бал. Уже вся Москва шушукалась о том, что Константин Николаевич открыто живет со своей крепостной девкой. Везде возит ее, балует и ведет себя так, словно она его законная жена. Анна не понимала, отчего такой завидный жених, как князь, не пытается найти себе невесту среди своего круга. Ведь с его красотой, именем и богатством он был бы желанным женихом в любом знатном семействе.
— Я понял вас, графиня, — произнес ледяным тоном Константин и быстро покинул ее лиловый будуар.
И теперь, скучая в этой сверкающей зале, Урусов подумал, что было бы, если бы Груша вдруг появилась здесь? Своей красотой, очарованием, мягким характером и изяществом она затмила бы всех присутствующих здесь дам. Однако попасть сюда она не могла. Улучив нужный момент после ужина Константин, извинившись перед графиней, которая скорчила ему на прощание кислую мину, смог наконец улизнуть из этого докучливого круга знати и направиться к себе во дворец.
Глава V. Клетка
Москва, дворец князей Урусовых
1858 год, Сентябрь
Зеленая просторная гостиная окутывалась тусклым светом, исходившим от нескольких канделябров. Груша устало отложила книгу на диван и посмотрела на большие часы с боем. Было около одиннадцати вечера. Князь уехал на благотворительный бал еще три часа назад, и девушка сидела в гостиной одна. Скука и тоска в этом большом дворце угнетали ее. Княжна Татьяна по приезде брата и Груши в Москву, еще три недели назад, немедля отправилась в Петербург — погостить у князей Юсуповых.
Чуть прикрыв глаза, девушка мечтательно представила Никольское: набухшие плодами яблони в саду, пожелтевшие листья на липах, крестьян, устало идущих после работы с поля, дворовых детишек, играющих со щенятами около конюшен. Как все это ей было мило и знакомо еще с детства. Образ темноволосого молодого человека с ласковыми голубыми глазами, как и тогда, четыре года назад, отчетливо предстал перед ее взором, и Груша печально улыбнулась.
— Ах, если бы все было по-другому, — вздохнув, прошептала она в тишину комнаты. — Где же те счастливые беззаботные дни, когда я была так беззаботна и весела? Княгиня обожала меня, Татьяна поверяла свои секреты, а я, наивная, все мечтала, что когда-нибудь выйду замуж за Андрея. Но все вмиг исчезло, перевернулось, а с приездом в Россию князя жизнь вообще превратилась в какой-то глупый вульгарный водевиль. Где же то прекрасное тихое время? Наверное, оно уже никогда не воротится.
На ее глаза навернулись слезы, но Груша заставила себя не заплакать. Решив хоть немого отвлечься от горестных дум, девушка быстро подошла к роялю, открыла крышку и присела на мягкий табурет. Пальцы сами принялись наигрывать нужный романс, и Груша, чуть прикрыв глаза, запела:
Улетела пташечка в дальние края
Унеслася молодость ясная моя
Воротится пташечка в мой зеленый сад
А ты не воротишься молодость назад
Сладко громко пташечка станет распевать
А я красна девица буду горевать
Не лети же пташечка в мой зеленый сад
Воротися молодость лучше ты назад
Девушка так увлеченно исполняла романс, что не услышала, как в гостиную тихо вошел Урусов. Осторожно приблизившись к Груше, он остановился за ее спиной, лаская взглядом обнаженные плечи девушки. Едва она закончила петь, за ее спиной раздался мягкий, низкий голос князя:
— Почему ты не спишь, Грушенька?
Она немедля обернулась.
— Константин Николаевич, я не слышала, как вы вошли, — сказала она, вставая из-за рояля.
— Ты скучала без меня? — спросил он и заключил ее в объятья.
Груша хотела сказать «нет», но не стала. Увидев, что князь в хорошем расположении духа, она осмелилась произнести:
— Прошло уже более двух месяцев, Константин Николаевич.
— Ты о чем, душенька? — спросил Урусов и поцеловал ее в щеку.
— Еще в августе вы обещали, что напишите мне вольную. А уже середина сентября, — выпалила она на одном дыхании, несчастно и настойчиво смотря в его серебристые глаза.
Константин так резко выпустил девушку, что Груша даже покачнулась. Он отвернулся и отошел.
— Ты опять завела этот разговор? — мрачно произнес князь, не поворачиваясь.
Груша, не видя выражения его лица, продолжала:
— Неужели я недостаточно времени была с вами? Сейчас ваша очередь выполнить обещанное.
Константин молчал и думал, как успокоить девушку. Как внушить ей, что она должна смириться со своим положением и перестать думать о том, что сможет оставить его.
Груша же напряженно размышляла о том, что сделала уже все возможное, чтобы доконать его своими капризами. Ей надоело постоянно играть несвойственную ей роль холодной жадной женщины. Но, казалось, ничто не пронимало князя, на все ее капризы он смотрел сквозь пальцы и с удовольствием выполнял их.
Может быть, план Груши и ее няни и сработал бы с любым другим мужчиной, потому что не каждый отважился бы терпеть строптивую женщину рядом. Однако Агафья не учла одного обстоятельства — Урусов не был похож на других мужчин. Константин привык к женскому поклонению и обожанию. Стоило князю просто призывно взглянуть, и дамы сами падали в его объятья, исполняя все его желания. Женщины страдали по нему и делали из-за него глупости. Урусов насмехался надо всем этим и считал себя невозможно привлекательным и неотразимым.
В его жизни никогда не было женщины, которая попыталась бы отвергнуть его страсть или осталась бы холодна. Никогда он не встречал женщины, которая бы пренебрегала им, не считалась с его желаниями и постоянно пыталась выскользнуть из рук. И это было для Урусова так ново и неизведанно, что Константин с безумным восторгом окунулся в непокорный, притягательный омут фиолетовых глаз. Он с упоением пытался выполнить все желания Груши, даже не понимая, что все сильнее вязнет в трясине своей страсти. Изощренные капризы девушки вызывали в душе Урусова еще большее преклонение и безудержное вожделение к этой холодной строптивице.
— Константин Николаевич, вы слушаете меня? — спросила Груша уже осторожно, не понимая, почему он так долго молчит. К тому же князь стоял к ней спиной, и она не видела его лица, а потому не могла определить, злится он или нет.
— Я пока не решил, давать тебе вольную или нет, — глухим голосом бросил Константин и направился к двери.
