— Ты кто? — не удержался от вопроса цыган.
Маша, сжавшись всем телом, молчала, не понимая по-цыгански ни слова, и лишь испуганно смотрела на неприятное лицо цыгана. На вид ему было около тридцати лет или чуть более того. Смуглое его лицо с копной непослушных вьющихся волос, с черными глазами и жестким неприятным взглядом, сразу же не понравилось ей. Цыган окинул взором девушку с темными распущенными волосами, его взор как-то странно загорелся, и в следующий миг мужчина сдернул одеяло и открыл ее всю. Маша ахнула, опешив от его наглости, и попыталась вырвать одеяло из его рук. Но цыган нагло и беззастенчиво пробежался взглядом по ее стройной босоногой фигурке, облаченной в одну длинную нижнюю рубашку. Он вновь что-то пролепетал по-цыгански, не отрывая наглого взгляда от стана девушки. Охнув и, проворно привстав, она попыталась отобрать одеяло, нервно воскликнув:
— Как вы смеете?!
Только после ее слов цыган отдал ей одеяло. И после того, как она вновь прикрылась, он, не спуская с нее напряженного взора, глухо на ломаном русском произнес:
— Так, ты русская. И, что ты делаешь здесь?
— Меня пригласила Шанита, — вымолвила Маша.
Цыган прищурился и невольно подался всем телом в сторону девушки, приблизив свое лицо к ней. Он обхватил рукой ее подбородок и, понимая, что она не знает его языка, глухо спросил по-русски:
— И как зовут такую кралю?
— Шанита зовет меня Радой, — выпалила Маша, скинув его руку со своего лица, и чуть попятилась от цыгана к тряпичной стене кибитки. Его близость была напрягающе неприятна.
— Тагар! — раздался позади недовольный голос Шаниты, которая в этот миг влезла в свою кибитку. — Что тебе здесь надо?
Обернувшись на цыганку, Тагар ответил:
— Мне ножницы надо.
Шанита быстро сунула ножницы в руки цыгану и велела:
— Уходи!
Тагар, еще раз оглядев темным взором девушку, спросил:
— А мой отец знает про нее?
— Баро знает. Я ему все рассказала. Уходи!
На это заявление он как-то мрачно оскалился и выпрыгнул из кибитки наружу.
Постепенно Маша поправлялась, и ее бедро, пострадавшее более всего, болело все меньше. Уже через десять дней девушка смогла выходить из кибитки. Цыгане не говорили с нею, и лишь некоторые девушки, знавшие русский язык, перебрасывались с новенькой парой фраз. Шанита через вожака табора Баро объявила всем, что Рада, как теперь звали Машу, ее названная дочь и находится под ее защитой. От Шаниты она узнала, что двадцать пять лет назад Баро был мужем Шаниты, и почти десять лет они жили вместе. Именно от него она родила своего единственного сына, который вскоре умер. Потом Шанита влюбилась в русского офицера и бросила Баро, так как прежний срок их договорного брака истек год назад. Баро хоть и любил Шаниту и не хотел, чтобы она уходила, все же подчиняясь закону цыган о свободе любви, отпустил ее, позволив уйти к офицеру. Спустя год русский бросил Шаниту, и она вернулась в табор вместе с дочкой Гили. Баро принял ее обратно без упрека, и с тех пор Шанита жила одна в своей кибитке и пользовалась почтением и уважением всего табора.
Для Машеньки жизнь цыган была непривычна и казалась дикой. Живя на улице, ночуя в кибитках, довольствуясь скудной едой и простой одеждой, цыгане представлялись девушке некими безустанными и вечно гонимыми ветром дорог путниками, не имеющими ни дома, ни родины. Часто цыгане хитрили и дурачили скупщиков, продавая им втридорога лошадей, которых разводили, а иногда и ворованных. Однако они жили одной большой семьей, ели вместе у большого костра, заступались друг за друга. У Маши не было другого выбора, потому она пыталась привыкнуть к своему новому месту обитания. Она боялась вернуться под своим именем в Петербург, ибо знала, что при появлении тайная канцелярия точно не оставит ее в покое. Она понимала, что надо переждать некоторое время, чтобы все о ней забыли. И, возможно, вскоре ее жизнь наладится, и она сможет выйти из тени. Как и обещала, Шанита показала Маше общую могилу у Петропавловской крепости, и девушка около часа стояла у этой небольшой возвышенности с единственным деревянным крестом и тихо плакала, вспоминая горячо любимых ею отца и брата. В тот день Шанита насилу увела девушку от стен крепости, а вечером напоила успокаивающими травами, оттого, что Машенька никак не переставала плакать.
Спустя несколько недель Маша невольно перезнакомилась со всеми обитателями табора, состоящего из нескольких дюжин человек, и даже пообщалась с некоторыми цыганами, которые умели говорить по-русски. Те относились к ней по-доброму и быстро приняли в свою большую семью, а по вечерам даже позволяли девушке петь у костра их протяжные и мелодичные песни, потому что у Машеньки был чудный голос. Единственной проблемой для нее стал сын вожака Баро, цыган Тагар. Видимо, сразу приглянувшись ему, она вызывала в молодом цыгане неуемные страстные желания, и Тагар постоянно преследовал ее своим вниманием. Прилипчивый цыган вовсе не нравился девушке, поскольку был слишком темен лицом, коренаст, дерзок и не развит умом.
Спустя месяц, когда табор покинул окрестности Петербурга и двинулся на запад, Машенька без сожаления покинула столицу, почти смирившись со своим нынешним существованием в образе цыганки, понимая, что судьба не оставила ей выбора и она должна свыкнуться с новой, незнакомой и чуждой для нее жизнью в цыганском таборе…
Российская империя, Ревель,
цыганский табор, 1790 год, Июль
Уже вторую неделю табор стоял под Ревелем, перекочевав сюда из столицы, где начались затяжные дожди. На этой западной окраине России климат был чуть мягче, и осень наступала позже. Оттого до первых заморозков вожак цыган решил остановиться здесь, а уж к зиме табор намеревался перекочевать на южные земли империи. Сегодня у костра проходил еженедельный сбор, и все могли высказать свое мнение. Обсудив предстоящую продажу лошадей, притушив недовольство между враждующими женщинами и решив, какую провизию следует закупить для дальнего пути на юг в ближайшее время, вожак Баро обвел взором всех собравшихся и спросил:
— Кто еще хочет сказать?
— Я, отец, — выкрикнул Тагар.
— Говори, Тагар.
— Приемная дочь Шаниты, Рада, уже второй месяц живет в таборе и ничего не делает. Почему мы должны ее кормить?
— Она помогает готовить еду, к тому же она еще больна, — вмешалась Шанита.
— Не ври, она давно здорова. Вчера даже вытолкнула меня из кибитки, когда я пришел поздороваться с ней, — сказал зло и язвительно Тагар.
— Ты опять был в моей кибитке, пока меня нет? — вспыхнула Шанита, понимая, что наглый цыган, видимо, опять пытался домогаться ее малышки. — Я говорила уже, чтобы ты не смел входить туда. Баро, запрети ему!
— Тагар, девушка звала тебя в кибитку? — спросил строго Баро.
— Нет, но что такого, если я зашел? — пробубнил Тагар.
— Нет. Это не дело. Шанита права, — сказал Баро. — Эта женская кибитка, и ты не должен входить туда без приглашения.
