Кухарка с сомнением посмотрела на молодую женщину и, фыркнув, отошла к плите. Маша вздохнула, вновь укоризненно взглянув на шестилетнего сына и понимая, что все разговоры с ним о том, что он должен изображать француза и акцент, вылетели из головы мальчика, едва он забылся от сытой и вкусной еды.
Как обещал Невинский, Машу вновь пригласили в кабинет хозяина дома спустя два часа. Едва она вошла, она отметила, что Михаил Александрович стоит у большого глобуса, который появился на его столе.
— А, сударыня, прошу, пройдите, — велел он по-русски, когда она перешагнула порог кабинета. Маша приблизилась к нему и поблагодарила по-французски:
— Благодарю вас за приют и за обед.
— Говорите, пожалуйста, по-русски, мадам де Блон, — заметил недовольно Невинский. — Если хотите остаться в моем доме, вы должны изучить наш язык, иначе вам будет трудно общаться и понимать моих детей. Вы поняли, что я сказал?
— Да, я понимаю по-русски хорошо. Но говорю плохо. Я постараюсь как можно скорее выучить ваш язык, — почтительно ответила Маша по-русски, изображая акцент. Ее слова явно понравились Невинскому, он даже позволил себе холодно улыбнуться.
— Так, приступим. Я буду задавать вам вопросы, а вы, будьте добры, отвечайте.
Михаил начал экзаменовать ее, задавая разные вопросы на тему географии. К большому сожалению девушки, на большую часть она не смогла ответить. И неплохо разбиралась лишь в том, что касалось России и Европы. Уже через двадцать минут Невинский понял, что ее знания оставляют желать лучшего.
— Как же, вы не знаете, где находятся Гималаи? — спросил он тоном инквизитора, задав очередной вопрос.
Машенька как-то несчастно смотрела на него синими озерами глаз и нервно кусала губы, пытаясь найти нужный ответ. Вновь опустив взор на глобус, она попыталась найти эти злосчастные Гималаи, но у нее ничего не выходило. Отчего-то в этот миг Невинскому, стоящему всего в двух шагах от девушки и не спускающему с нее напряженного пытливого взора, захотелось одновременно утешить ее и в то же самое время указать на то, что географию она совершенно не знает.
— Довольно, — вымолвил он недовольно и чуть отошел от нее.
Немедля повернувшись в его сторону, Машенька напряженно посмотрела на высокую поджарую фигуру Невинского, боясь услышать его решение. Она почти инстинктивно ощущала, что не прошла этот экзамен, и предполагала, что сейчас Михаил Александрович откажет ей в службе. Однако, к ее удивлению, он через миг обернулся и, смерив ее пристальным внимательным взглядом, сдержанно сказал:
— Я думаю, мадам де Блон, вы можете служить в моем доме.
Опешив от его слов, Машенька просветлела лицом и, радужно улыбнувшись Невинскому, порывисто воскликнула:
— О, благодарю вас!
— Тем не менее есть ряд условий для того, чтобы вы могли остаться в гувернантках.
— Да, я слушаю, — почтительно вымолвила она, стиснув ладони и немного успокоившись.
Невинский отошел к столу. Выдержав долгую паузу и устремив на нее серый пронзительный взор, сказал:
— Прежде всего вы должны как можно скорее научиться говорить по-русски. Я хочу, чтобы мои дети общались с вами не только на французском, но и на родном языке.
— Да, конечно, — пролепетала Машенька, вновь изобразив сильный акцент.
— Не перебивайте. Я еще не закончил.
— Простите…
— Также вы должны выучить все необходимые разделы по географии. Ваши знания весьма посредственны. Я назову вам пару дюжин книг, которые вы должны будете проштудировать. Все они есть в домашней библиотеке. Даю вам на их изучение месяц. Потом я сам проэкзаменую вас. И, возможно, после этого допущу вас к обучению моих детей географии.
— Хорошо, — кивнула Маша, понимая, что, в отличие от русского языка, это задание было для нее довольно сложным и явно могло потребовать больших усилий. Но она была готова к этому, только бы остаться в этом большом, теплом и богатом доме.
— Вы должны придерживаться четкого расписания дня, — важно продолжал Невинский. — И учить этому детей, поскольку мне не нравится, когда в доме нет порядка. Все должно быть по часам.
— Да, я понимаю, — кивнула она.
— То, что вы умеете музицировать и рисуете, делает вам честь. Я думаю, игре на клавесине стоит учить только Наташу, это моя младшая дочь. А Колю, пожалуй, рисованию. Но это мы еще обсудим позже.
— Как скажете, Михаил Александрович.
— Теперь ступайте к Прокопу. Я дал ему на ваш счет указания. Он покажет комнату, где вы можете жить со своим сыном. Завтра я жду вас здесь, в моем кабинете до завтрака. Я дам вам более точные указания. Вы свободны.
Маша молчаливо кивнула, сделала реверанс и быстро покинула кабинет.
На следующее утро она проснулась в мягкой постели от трелей птиц за окном. Открыв глаза, она вспомнила все произошедшее вчера и то, как Невинский разрешил ей служить в его доме, хотя изначально она видела, что он не хотел оставлять ее. Не желая опоздать на службу в свой первый день, Маша встала с постели и подошла к кувшину с водой для умывания, который стоял в небольшом тазу на туалетном столике.
Еще вчера, около девяти вечера, узнав от Прасковьи, где находятся усадебные бани для прислуги, Маша с Андреем сходили туда. Они с удовольствием вымылись в теплой воде, которая еще оставалась в парилке в это время, и впервые за долгое время ощутили себя чистыми и довольными. Оттого сейчас, откинув за спину длинные густые пряди, высохших за ночь волос, Машенька быстро умылась, тщательно протерев лицо полотенцем, что лежало рядом. Затем она, стараясь не шуметь, осторожно прошла в небольшую комнатку, расположенную в правом углу за небольшой дверью. Бывшая спальня для прислуги теперь стала уголком Андрея. Мальчик спал в своей уютной кровати, и Маша решила пока не будить его.
Она вернулась обратно в комнату, ступая босыми ногами по прохладному полу, совершенно не ощущая неудобства, поскольку еще со времени цыганского табора привыкла ходить босой. Да, теперь ее ступни снова были нежными и мягкими и не имели той жесткой подошвы, как ранее в таборе цыган, но все равно они остались закалены и совсем не боялись холода.
Девушка невольно остановилась около кровати и еще раз с наслаждением огляделась.
Комната была небольшая, но чистая, уютная и хорошо обставленная. Выдержанная в голубых и серо-белых тонах, она дышала теплом и спокойствием. Небольшая высокая кровать с балдахином, туалетный столик, ширма, канапе, два кресла и зеркало казались Маше неким чудом, о котором она давно уже позабыла. Она так долго скиталась по свету, словно бродячая собака, без крова и человеческих условий прожития. Так давно она привыкла спать под открытым небом и умываться из ручья, что сейчас, попав в эту домашнюю уютную усадебную комнату, чем-то напоминающую спальни в особняке ее родителей, Маша чувствовала, что сердце наполняется радостью и покоем.
