— Вы верно подметили, Михаил Александрович, уже более шести лет она является ко мне по ночам, во сне и мучает меня. Скажете, что она не околдовала меня? И покою мне никакого нет. Вот я и хочу предостеречь вас. Вы должны выгнать ее из дому.
— Я подумаю над этим, — отрывисто заметил Михаил, чувствуя, что молодой человек явно заинтересован в девушке, так как все его фразы были пропитаны ядом обиды и горечью отвергнутого мужчины. Потребность защитить Мари от дальнейших неприятностей, которые мог доставить ей Чемесов, заполонило все существо Невинского, он вновь коротко затянулся сигарой и сказал: — Я советую вам, сударь, пока не сообщать в тайную канцелярию о том, что вы узнали ее. Вы понимаете, о чем я говорю? — добавил он угрожающим тоном. — Ведь вы же не желаете, чтобы она рассказала о том, что вы были ее любовником в то время и тоже могли быть замешаны в щекотливом деле об отравлении.
Поджав губы, Григорий исподлобья посмотрел на Невинского и пробурчал:
— Я и сам думаю, что не стоит этого делать…
— Думаю, это ни к чему. А ваши слова относительно Озеровой я приму к сведению.
Они оба замолчали, смотря друг на друга изучающими взорами. Через минуту Михаил первым нарушил молчание:
— Вы хотели мне еще что-то рассказать, Григорий Петрович?
— Это все. Я просто хотел предостеречь вас.
— Да, благодарю, — чересчур вежливо заметил Михаил. — А теперь, сударь, не могли бы вы оставить меня одного?
— Да, конечно, Михаил Александрович.
Невинский выпустил дым от сигары изо рта, когда Григорий направился к двери. У выхода Чемесов на миг замялся и обернулся к Невинскому, который так и стоял в напряженной позе у своего стола, медленно выкуривая сигару.
— Так вы откажете ей от места? — спросил мрачно Григорий.
— Я сказал, что подумаю об этом, — уклончиво ответил Михаил. Чемесов оглядел его жестким недовольным взглядом и быстро вышел.
Оставшись один, Невинский медленно сел в кресло и невидящим взором уставился в одну точку. Это было невероятно! Эта девушка, загадочная, утонченная, непостижимая, оказалась совсем не француженкой. Она была русской! Мало того, ее прошлое было таким бурным, опасным и фривольным, но это никак не укладывалось в голове Михаила. Она была фрейлиной, девицей из известного дворянского рода, весьма сведущей в науках и искусной во французском языке и смогла его, Невинского, обвести вокруг пальца, а он поверил в то, что она француженка. Ко всему прочему, она была замешана в этой мутной опасной истории с отравлением. Однако Михаил чувствовал, что Маша, как назвал ее Чемесов, не могла быть столь сознательно злостной заговорщицей в свои восемнадцать лет. Это было сомнительно. Отчего-то Невинскому думалось, что тогда девушка просто запуталась и по незнанию и молодости оказалась втянутой в это мутное дело, явно за нею стояли более могущественные люди, которые надоумили ее пойти на это. В этом Невинский даже не сомневался. Как не сомневался шесть лет назад, когда весь Петербург гудел об этом отравлении, в том, что семейство Озеровых вряд ли замешано в заговоре. Михаил знавал отца Марии, Кирилла Озерова, весьма порядочного и преданного государыне вельможу, который вряд ли бы стал марать свое имя участием в каких бы то ни было заговорах.
А более всего в словах Чемесова Михаила смущало не то, что Мари оказалась русской Машенькой, как тут же окрестил ее мысленно Невинский, и не то, что теперь ее воскрешением может заинтересоваться тайная канцелярия, более всего его задевало за живое то, что она никогда не была замужем и имела связи с мужчинами, никак не руководствуясь представлениями о морали. Даже если у нее было всего два любовника, Чемесов и некий цыган, это все равно характеризовало ее как ветреную, доверчивую и страстную девицу. Ведь она, не будучи замужем, в восемнадцать лет стала любовницей Чемесова и, видимо, очень сильно и горячо любила молодого человека, раз решилась до свадьбы отдать ему свою невинность. И это обстоятельство весьма впечатлило Михаила, ибо он понял, что в существе его молоденькой гувернантки чувства преобладают над разумом, и она готова подчиниться и отдаться мужчине и до свадьбы, когда действительно сильно влюбится.
Именно эта черта Машеньки показалась Михаилу невероятно заманчивой и дурманящей разум. Ему подумалось, что при должном внимании, напоре и умелом соблазнении девушка вполне может сдаться и позволить мужчине многое, если не все. От этих дум его существо яростно встрепенулось и дико возбудилось. Он отчетливо представил, какой она может стать покладистой, страстной любовницей, если ему удаться соблазнить ее, как некогда удалось Чемесову.
Уже через миг в голове Невинского начал складываться некий план того, что надобно сделать, чтобы осуществить свое трепетное, навязчивое желание к этой скрытной, соблазнительной девице. Он позвонил в колокольчик, и спустя минуту в кабинет заглянул секретарь Невинского.
— Захар, позови ко мне Трофима, — велел Невинский.
— Слушаюсь, барин.
Михаил едва дождался прихода камердинера. Когда тот зашел, часы пробили две четверти десятого.
— Что изволите, Михаил Александрович? — услужливо спросил Трофим, плотно закрывая за собой дверь и подходя к сидящему за столом Невинскому.
— Значит, сделаешь вот что… — начал Михаил.
Около одиннадцати вечера, подойдя к открытым дверям гостиной, Михаил заметил в зале Трофима, который ходил между гостями с подносом, угощая их различными закусками. Сделав слуге знак подойти, Невинский остался стоять в парадной. Трофим появился через пару минут рядом с ним, уже без подноса.
— Ты носил ей лимонад? — тихо осведомился у него Невинский.
— Да, барин.
— Два раза?
— Нет. Второй раз она пожаловалась, что ей нехорошо от лимонада, и попросила просто воды.
— И что?
— Я налил в воду столько же.
— Замечательно. Ступай. Следи за ней.
— Слушаюсь, Михаил Александрович, — произнес почтительно Трофим и удалился.
Рот Невинского сложился в довольную ухмылку, и он приблизился к зале. Не заходя внутрь, отыскал взглядом нужную ему фигурку и хищно прищурился. Маша сидела рядом с креслом Наташи, чуть сзади, на канапе. Видно было, что она ведет себя как-то странно. Она иногда мотала головой, как будто пытаясь прийти в себя. Невинский знал, что необходимо еще полчаса или час, чтобы настойка, разбавленная в воде, разошлась в ее крови, — и дело будет сделано, Маша не сможет владеть собой полностью. Но даже сейчас она постоянно щурилась и то и дело нервно подергивала руками. Он достал карманные часы и отметил, что уже четверть двенадцатого. Поняв, что надо убрать ее с глаз гостей, пока они чего-либо не заподозрили, он быстро направился в зал. Приблизившись к ним, Невинский властно заявил:
— Уже поздно. Пойдите, уложите девочку спать.
Маша медленно подняла на него лицо и попыталась проморгаться, надеясь, что темные круги перед глазами рассеются. Увидев ее ненормально расширенные зрачки, Михаил понял, что переборщил с настойкой. Она заторможено кивнула и, взяв девочку за руку, повела ее из гостиной. Он проводил их взглядом до верха лестницы, а затем вернулся к гостям, ощущая всем телом некое возбуждение от предстоящего удовольствия.
