По мнению Лизы, Алексей поступил правильно, в отличие от Корнилова. Самойлов прислал ей поздравления с подарком и приехал навестить ее только сейчас, когда она совсем оправилась от родов, и на ее лицо вернулся румянец. Павлу же, видимо, было все равно, как она выглядит. Ибо не прошло и дня, как он явился в ее дом требовать, чтобы она приняла его.
Самойлов вновь поцеловал ее ручку и проникновенно заметил:
— Я не беспокоил вас все эти месяцы, как мы и договорились. Но теперь, настало время решить, когда будет объявлено о нашей помолвке?
— Вы все еще не передумали взять меня замуж, Алексей Григорьевич? — спросила Лиза тихо. Ее взор выражал благодарность.
— Нет. Я люблю вас, — сказал твердо Самойлов.
— И мои дети вам не помеха?
— Нет, — добавил он уже взволнованно и приблизил свое лицо к личику Лизы, намереваясь поцеловать ее.
— У детей есть отец! — раздался громкий баритон Корнилова за их спинами. — А вы Самойлов как раз та самая помеха!
Лиза резко повернула голову в ту сторону, откуда к ним приблизился Корнилов. Дверь в гостиную была отворена и, видимо, оттого Корнилов бесшумно войдя, слышал конец их разговора.
— Я же велела вас не пускать! — возмутилась Лиза. — Демьян!
Она взялась за колокольчик. Но Корнилов, который уже приблизился к сидящим на диванчике молодым людям, быстро среагировав, властно накрыл ручку Лизы своей широкой ладонью, не позволив ей позвонить.
— Оставьте в покое вашего дворецкого, — приказным тоном заявил Павел. Лиза тут же недовольно вытянула свою руку из-под его ладони.
— С каких пор вы приказываете в моем доме? — возмутилась молодая женщина, нервно окинув взором высокую фигуру Корнилова, который остановился напротив нее в трех шагах.
— Во-первых, я дал вашему дворецкому столько денег, что он не мог не пропустить меня, — произнес Корнилов и хищно оскалился. — А во-вторых, я пообещал ему, что если он не пустит меня, то я непременно выгоню его с этой должности после того, как вы станете моей женой.
— Вы как всегда несносны! — пролепетала Лиза, отразив на лице Корнилова упертое властное выражение. Он был в черном фраке и светло-палевых панталонах. Короткие мягкие сапоги, агатовые пуговицы, яркий желтый модный широкий галстук и белая рубашка завершали его изысканный наряд.
— Вы что себе позволяете, Корнилов! — возмутился Самойлов и встал с места.
— Павел Александрович, я не желаю вас видеть, — заметила Лиза холодно. Корнилов проигнорировал недовольное выражение ее хорошенького личика и лишь ехидно заметил:
— А я так не думаю.
— Вы слышали? Вы не желательны в этом доме! — взвился Алексей.
— И кто это решил? — парировал Павел, приблизившись к Самойлову на расстояние вытянутой руки. — Неужели вы, сударь?
— Да я! Я как жених Елизаветы Андреевны имею право решать — кому появляться в этом доме, а кому нет! — вспылил Самойлов, натянувшись, словно тетива.
— Помолвки насколько я осведомлен еще не было, — хмуро с угрозой заявил Корнилов. — И не будет, ибо я не допущу этого.
— Вы не допустите? — опешила Лиза.
Павел проигнорировал ее негодование, и вновь обернул взор на Самойлова.
— Мы могли бы разрешить это дело без женских истерик? — спросил Корнилов у Алексея.
— Да. Я думаю, так будут лучше, — кивнул Самойлов.
— Отойдем, — предложил Корнилов. Мужчины чуть отошли от Лизы, которая так и осталась сидеть на диванчике. Молодые люди остановились около камина, друг напротив друга.
— Я не думаю, что Елизавета Андреевна будет с вами счастлива, — быстро выбросил первый довод Корнилов.
— Я смогу сделать ее счастливой, — парировал тут же Самойлов.
— Господа! — окликнула их Лиза, которой было не по себе оттого, что мужчины начали решать ее судьбу без учета ее желаний. Она прекрасно слышала их разговор, и это было просто дико для нее.
— Прощу, не вмешивайтесь, сударыня, — заявил Павел, чуть обернувшись к ней.
— Да, прошу вас, Елизавета Андреевна, доверьтесь нам, — попросил ласково Самойлов.
Лиза устремила на мужчин недовольный взгляд. У нее возникло неистовое желание выставить их обоих из своего дома. Лиза инстинктивно чувствовала сильное напряжение, которое пробегало между молодыми людьми.
— Вы готовы осчастливить ее, — заметил сухо Корнилов. — Но вы готовы позабыть ее прошлое?
— Готов, — не раздумывая, выпалил с горячностью Алексей.
Корнилов сглотнул и, вперившись напряженным убийственным взором в лицо соперника, зловеще произнес:
— И вы готовы забыть о том, что первым мужчиной у вашей будущей жены был именно я? И она отдалась мне по любви с благоговением и страстью, по своей воле и желанию? Вы готовы всегда помнить о том, что первым был у нее я?
— Это не главное для меня, — мрачно заметил Самойлов, бледнея и стараясь не показать, какую боль причиняют ему слова Павла.
— И вы, сударь, готовы смириться с тем, что каждый раз, когда вы будете смотреть на моих сыновей, вы будите думать о том, что именно я зачал их в ее чреве? Зачал по любви, с ее согласия и с ее восторга? — Корнилов распалялся все сильнее.
— Боже, что вы говорите?! — воскликнула, бледнея Лиза, понимая, что каждое слово Корнилова жестокая реальная правда. Мужчины даже не обернулись к ней.
— Вы готовы забыть, что эта женщина любила и любит только меня? — продолжал бить по больным местам Павел. — И это правда. Она всегда любила только меня. Я прекрасно понимаю это теперь. Лишь мой невозможный характер не давал нашим отношениям покоя. Но каждый раз, когда я хотел и желал ее, она принимала меня, даже когда я был несносен и мои поступки были ужасны. Она всегда прощала меня. Ведь, только безумно любя мужчину, можно прощать его снова и снова. Так это и было. И она никогда даже не упрекнула меня ни в чем, не просила ни о чем. Разве это не доказательство того, что она любит меня? И последнее доказательство ее любви ко мне та самая ночь, которую она провела с вами. Ибо, в тот момент, когда она отдавалась вам там, в Париже, она думала только обо мне. Сначала я не понял этого. Но нынче, я это очень хорошо осознал. Ибо только женщина, которая беззаветно любит мужчину может пойти на многое ради него. Даже на то, чтобы отдаться тому, кого не любит, но который может спасти ее возлюбленного.
Самойлов смертельно побледнел и чуть попятился, словно получил сильный невидимый болезненный удар в сердце.
— И это истина! — прогрохотал Корнилов громко, как набат колокола. — Если бы она так сильно меня не любила, она бы никогда не пожертвовала собой, чтобы только получить надежду на то, что я буду свободен. Вы готовы смириться со всем этим?
Самойлов молчал, но его состояние было невменяемым. Его глаза бегали, а лицо было перекошено болью. Все слова Корнилова врезались в сердце Алексея дикой суровой реальностью и жестокой правдой. И Корнилов, словно приговор, жутким хриплым голосом добавил:
