— Галича в «Востоке» никогда не было и не будет, — сказала она.
И сдержала свое слово…»
[6].
Но Галич в Ленинграде выступал, играл концерты — и результаты этих концертов отразились и на судьбе Высоцкого. Впрочем, об этом чуть позже.
Тем не менее Высоцкий творчество Галича знал и ценил — сохранились фонограммы исполнения им песен Галича, в том числе — «Про физиков» (она же — «Про маляров, истопника и теорию относительности»: «Чувствуем с напарником: ну и ну!»). Парафразы этой песни потом отзовутся в «Марше студентов-физиков» — так что с творчеством Галича Высоцкий себя ассоциировал.
Уже в самом начале своего творческого пути Высоцкий с Галичем пересекается — и причина тому довольно любопытна. В «Современнике» Олег Ефремов ставит «Матросскую тишину», одно из программных сочинений Галича, которая после генеральной репетиции оказывается запрещена (об этом Галич потом напишет автобиографический роман, который так и назовет — «Генеральная репетиция»). А одну из небольших ролей в спектакле играл Геннадий Портер — однокурсник тогда совсем молодого Владимира Высоцкого по Школе-студии МХАТ. Портер так полюбил галичевский текст, что выучил всю пьесу наизусть и однажды на гастролях в Риге «сыграл» ее в компании своим друзьям, среди которых были Владимир Высоцкий и его ближайший друг Игорь Кохановский. И именно на этом «показе» случилось невероятное: в Риге в тот момент оказался автор пьесы — и Галич увидел удивительный монопоказ Портера. Вот как вспоминает об этом Кохановский: «Я очень хорошо запомнил реплику одного из героев: „Скажи, ты видел Стену Плача?“ — в этот момент Гена посмотрел куда-то вверх и как-то удивленно-растерянно сказал: „Ой, Александр Аркадьевич Галич“. Ресторан находился в полуподвальном этаже, и в зал надо было спускаться с небольшой лестницы. И вот наверху, в дверях ресторана появился неожиданно знаменитый писатель. Галич тоже увидел знакомого актера и подошел к нашему столу. Гена его представил нам, а ему — нас. Александр Аркадьевич посмотрел на наш более чем скромный ужин, подозвал официанта и сказал: „Сегодня студенты гуляют. Принесите, пожалуйста, нам выпивки, закуски, да побольше“. И началось шикарное застолье…»
[7].
В этом шикарном жесте весь Галич: естественно, после застолья он начинает петь для молодых актеров — и тут он исполняет не только «Облака», но и «Течет речечка по песочечку» (которую исполнял на своих ранних концертах и Высоцкий).
На следующий день у Высоцкого выходной, и он вместе с Кохановским идет к Галичу, и все втроем гуляют по старой Риге, Галич рассказывает друзьям какие-то театральные и киношные байки, но никакого взаимного обмена опытом не происходит (Кохановский читает ему свои стихи, но песен Высоцкого Галич не слушает). Тем не менее влияние Галича на Высоцкого чрезвычайно сильно: он признает его старшинство (прежде всего — в части опыта работы в театре и в кино) и безусловный литературный талант («Матросская тишина» Высоцкого, например, заворожила — военная тема ему была, как мы понимаем, чрезвычайно близка).
Пути Галича и Высоцкого будут постоянно пересекаться, так или иначе, — при этом Высоцкий иногда, как уже говорилось выше, будет исполнять на публику некоторые вещи Галича (не так много, две-три, не более, в том числе и «Тонечку», об исполнении которой вспоминали некоторые друзья Высоцкого), а в записи сохранилась только «Про физиков», да еще все та же «Течет речечка», которую с равным успехом пели и Галич, и Высоцкий.
Но есть еще одно удивительное пересечение биографий Высоцкого и Галича — вернее, есть один из ключевых эпизодов Александра Аркадьевича, который оказался воспетым в песне Владимира Семеновича. Эпизод трагический по своей сути — да и песня, на первый взгляд, шуточная, оказалась наполнена внутренним драматизмом и содержит одни из самых сильных строчек во всем поэтическом наследии Высоцкого. Речь идет о песне «Случай на таможне», которая практически в точности воспроизводит момент прощания Галича с Родиной.
Галич не хотел уезжать: при всех неполадках и несогласованностях с властями предержащими, он понимал, что эмигрантская среда — это вовсе не то, что ему нужно. Как закрепиться на незнакомой, а главное — иноязычной почве, он и представить себе не мог. Да, за границей были знакомые, да, эмигрантская диаспора во многом ждала Галича если не как мессию, то уж точно — как пророка, но все это меркло по сравнению с тем, что отъезд означал разрыв с языком — главным орудием поэта.
И Галич сопротивлялся, сопротивлялся фактически до последнего. Буквально за несколько минут до вылета пограничники увидели на его теле золотую цепочку с крестильным крестом (Галича крестил сам о. Александр Мень, и это, кстати, выставляло еще один барьер, который мог оказаться роковым в определенной эмигрантской диаспоре — православный еврей смотрелся несколько нелепо, скорее как предатель вероисповедания предков). Пограничник сообщает, что предел вывоза золота достигнут, больше вывозить нельзя, требует снять золото и как минимум задекларировать его, возникает скандал, пограничник говорит, что не выпустит Галича — и тот, скорее, доволен: да пожалуйста, не выпускайте, очень мне надо отсюда уезжать, но крестильный крест я не снимал и не сниму.
Для разрешения вопроса на переговоры с таможенниками проходит сперва совсем молодой Александр Мирзаян (позднее он станет известным бардом и музыкальным теоретиком, а тогда он занимал пост старшего научного сотрудника Института теоретической и экспериментальной физики), а затем — сам Андрей Дмитриевич Сахаров. Таможенники звонят по «вертушке» наверх — и получают в ответ категоричное: «Да выпускайте же его!» Галича отпускают — ждать вылета пришлось 45 минут, самолет Москва — Вена задержали из-за одного-единственного человека…
Галич за границей — отдельная тема, не самая приятная и радужная. Но отъезд Галича — важное событие в интеллигентской среде. Конечно, Высоцкий знал о кошмарных, фактически трагических подробностях этого события. И «Случай на таможне» — казалось бы, шуточная песня — вдруг наполняется серьезными и неслучайными аллюзиями. Да, там есть болезненное восклицание касательно того, что свидетельства православной культуры утекают за границы в частные коллекции — «Так веру в Господа от нас увозят потихоньку». Но есть и строчки, которые кажутся прямым посвящением Галичу: «И на поездки далеко, навек, бесповоротно / Угодники идут легко, пророки — неохотно».
Галич — это именно пророк: человек, который громогласно вещает о неизбежном, но которого никто не может понять. Пророк гоним, пророк невостребован, вокруг пророка собирается собственная паства, но эту паству начинают гнать вслед за ним. Галич — типичный пророк советского времени: и в шуточной песенке о том, как можно провезти крест через границу, читается четкое понимание не то что миссии или судьбы Галича — а фактически его рокового предназначения.
