Таким образом, наш герой не был склонен характеризовать события в Испании как предпосылки пролетарской революции с её непременными атрибутами — диктатурой пролетариата и экспроприацией экспроприаторов. Он видел возможность эволюционного преобразования общества, направляемого широким объединением левых и антифашистских сил.
«Война может вспыхнуть неожиданно, — заявил И. В. Сталин в интервью американскому издателю Рою Говарду 1 марта 1936 года. — Ныне войны не объявляют. Они просто начинаются. <…> Имеются, по-моему, два очага военной опасности. Первый очаг находится на Дальнем Востоке, в зоне Японии. Я имею в виду неоднократные заявления японских военных с угрозами по адресу других государств. Второй очаг находится в зоне Германии. Трудно сказать, какой очаг является наиболее угрожающим, но оба существуют и действуют»
.
Сталин не ошибся в прогнозе. Версальская система международных отношений, созданная странами-победительницами в 1919 году, начала рушиться. В марте 1936 года Гитлер ввёл войска в демилитаризованную Рейнскую область. Намерение Франции применить против него военную силу не встретило адекватного отклика у Великобритании — второго гаранта Версальских соглашений. Германская промышленность стала производить тяжёлую военную технику, проходившую боевые испытания в Испании. В октябре Гитлер и Муссолини объявили о создании оси Берлин — Рим, что предполагало согласование внешней политики двух стран. А в ноябре Германия и Япония подписали соглашение по обороне от коммунизма, известное как Антикоминтерновский пакт. В том же месяце правительства Германии и Италии признали режим Франко. Выдвигавшиеся Советским Союзом предложения о создании системы коллективной безопасности в Европе и заключении двусторонних договоров о военном сотрудничестве не встретили поддержки. Были подписаны всего два договора о взаимной помощи — советско-французский, имевший, по словам Уинстона Черчилля, ограниченное значение как фактор европейской безопасности, и советско-чехословацкий. Европа осталась для СССР по-прежнему враждебной и непредсказуемой…
В записях Димитров едва ли не каждый день упоминаются события на международной арене; заметно также, как он всё больше втягивается в бурную общественно-политическую жизнь Советского Союза. Он присутствует на декабрьском пленуме ЦК ВКП(б), утвердившем окончательный проект новой советской конституции, и на Чрезвычайном съезде Советов, принявшем конституцию, которую вскоре стали именовать Сталинской. Записанные в Основном законе положения окончательно подвели черту под минувшим историческим периодом, когда страна жила под знаменем мировой революции. Об этом же свидетельствовали правительственные решения, направленные на демократизацию и унификацию социально-политической жизни и подъём материального и культурного уровня населения. Страна рассталась с карточной системой, были возвращены гражданские права «лишенцам», отменены ограничения по признаку социального происхождения для поступающих в вузы и техникумы, принята широкая программа обучения миллионов неграмотных и малограмотных. В повседневный обиход стало возвращаться научное и культурное достояние России, возродилась даже традиция устройства новогодних (бывших рождественских) ёлок…
После утверждения курса СССР на ускоренное экономическое и социально-культурное строительство и борьбу за коллективную безопасность Коминтерн фактически утратил провозглашаемую раньше роль мотора мировой революции и стал одним из инструментов советской внешнеполитической, военной и информационно-пропагандистской деятельности. Практические вопросы, такие как вербовка добровольцев в Испанию, заменили прежние длительные дискуссии. Решения принимались оперативно и, после согласования в Кремле, единогласно. Эти перемены отразились и на характере повседневной работы генсека ИККИ, который фактически вошёл в круг высших советских должностных лиц, курировавших определённые сегменты общей работы и функционально связанных непосредственно с советским вождём.
По ряду признаков статус Георгия Димитрова стал сравним со статусом члена Политбюро ЦК ВКП(б), что является уникальным случаем в советской истории и в истории Коминтерна (всё-таки он был иностранцем, лишь недавно получившим советское гражданство)
[74]. Положение и моральный авторитет давали ему возможность напрямую обращаться к Сталину и другим партийным и государственным деятелям. В дни всенародных праздников его приглашали в президиумы торжественных заседаний и на трибуну Мавзолея, откуда он мог наблюдать собственные портреты, плывущие над колоннами демонстрантов; бывал он и на затяжных ужинах в Кунцеве, куда Сталин приглашал лиц из своего ближнего круга и редких гостей.
Казалось, что действительно «жить стало лучше, жить стало веселее», по выражению Сталина. Но на том же декабрьском пленуме 1936 года секретарь ЦК Н. И. Ежов, недавно ставший по совместительству наркомом внутренних дел, своим докладом — разумеется, с согласия Сталина — объявил о необходимости новых репрессий. И уже прозвучали фамилии тех, кому выпадет стать обвиняемыми на будущих громких процессах, — Пятаков, Сокольников, Радек, Бухарин, Рыков… «Арестованы 400 на Укр[аине], 400 в Ленинграде, 150 на Урале и т. д.», — заносит Димитров в дневник угрожающую статистику превентивных операций чекистов.
Приглашение нашего героя 21 декабря к Сталину на день рождения (празднество продолжалось до половины шестого утра) должно было означать высокую степень близости и доверия. Однако сколь хрупкой субстанцией было доверие вождя! Каждый третий из гостей, перечисленных Димитровым в дневнике, вскоре не по своей воле ушёл из жизни.
Тотальная проверка
Обширный дневник Георгия Димитрова, охватывающий период с 1933 по 1949 год, — документ поистине уникальный. В нём мы видим хронологический перечень дел и событий, конспекты заседаний, бесед, речей, газетных сообщений, изложение различных поручений и указаний, копии документов — краткие, иногда уже непонятные за давностью лет рабочие записи, не претендующие на отражение текущей истории во всей её полноте и не рассчитанные на возможную публикацию в будущем. Словом, перед нами служебный дневник. Но отчасти это и личный дневник, отражающий движение жизни автора. В нём даже встречаются интимные моменты — описания любовных коллизий, семейных событий, болезней и недомоганий, отношений с родственниками и т. п. Однако при этом внутренний мир автора почти не раскрывается. Будчи от природы человеком эмоциональным и склонным к самоанализу, в дневнике Димитров сдержан и осторожен; он, как правило, избегает прямых оценок, размышлений и откровений. И все-таки сквозь внешне бесстрастные строчки этой своеобразной хроники проступает душа человека, находящегося в средоточии силовых линий эпохи, полной противоречий. Восклицательные знаки даже там, где они не требуются по правилам грамматики, не случайны: они обозначают всплеск психологического напряжения, подобный выбросу пара из перегретого котла.
