В августе 1937 года генеральный секретарь ЦК КИЮ Милан Горкич был арестован и вскоре, будучи обвинён в троцкистско-вредительской деятельности и шпионаже в пользу Англии, расстрелян. Репрессии обрушились и на других членов партийного руководства и рядовых коммунистов-политэмигрантов. По всей видимости, поводом послужил арест югославской полицией зафрахтованного коммунистами судна с добровольцами и вооружением, которое готовилось для отправки в сражающуюся Испанию. Деятельность запрещённой в Югославии компартии была дезорганизована арестами, партийная эмиграция и заграничный ЦК оказались во власти групповщины.
В этот тяжёлый период (финансирование КИЮ Москвой было прекращено) активно проявил себя член югославского ЦК хорват Иосип Броз (Вальтер)
[76]. Он несколько раз нелегально приезжал в Югославию — совершал длительные рейды по стране, подбирая надёжные кадры и восстанавливая работу партийных организаций. Вальтер твёрдо стоял на том, что руководящий центр партии следует перенести в страну, а за границей оставить лишь представительство партии. О своих усилиях регулярно информировал Исполком Коминтерна, стремясь тем самым рассеять нависшие над партийным руководством подозрения. Однако Исполком Коминтерна молчал. Тогда Вальтер самостоятельно, без санкции Москвы, создал временное руководство КИЮ в стране в составе пяти человек, включая себя самого.
Получив его уведомление об этом, Димитров поручил Вильгельму Пику и Василу Коларову сделать заключение по поставленным Вальтером вопросам. Вызов Вальтера в Москву по разным причинам откладывался, пока упорный хорват не обратился напрямую к Димитрову:
«Ещё раз прошу тебя в интересах нашей партии и Коминтерна ускорить решение этого вопроса»
. После этого Броз получил визу для въезда в СССР.
Всё время пребывания в Москве летом 1938 года Вальтера не покидало ощущение опасности. Поскольку в то время все югославские коммунисты подозревались в троцкизме, коминтерновские коллеги предпочитали не общаться с ним ни в ИККИ, ни в «Люксе», где он проживал. Ему снова и снова поручали писать различные отчеты и составлять характеристики на товарищей — очевидно, чтобы поймать на противоречиях и сокрытии правды; он был уверен, что его негласно «пасут» сотрудники НКВД.
Югославские дела Секретариат ИККИ обсудил 17 сентября 1938 года, когда Димитров находился в отпуске. Присланную в Кисловодск резолюцию он счёл в главных линиях правильной.
Димитров принял Вальтера только 30 декабря. Он был подчёркнуто официален с ним и даже заявил, что Вальтер, так же как и его товарищи, пока не имеет полного доверия ИККИ, которое надо заслужить делами. Тем не менее поддержал предложения, связанные с перемещением руководства КПЮ в страну и созданием пункта связи в Париже. Новое партийное ядро должно сплотить здоровые силы и восстановить честь партии, подытожил разговор Димитров.
После совещания в ИККИ и детальной разработки плана восстановления партии Вальтер поторопился уехать из Москвы. В прощальном письме он учтиво, но настойчиво попросил: «Дорогой товарищ Димитров, я очень прошу Вас, сделайте всё, чтобы ускорить мой отъезд в страну», и в конце января 1939 года был уже в Париже. Много лет спустя Тито рассказывал, что почувствовал тогда доверие Димитрова к себе и его готовность помочь: «Никогда не было так трудно, как в то время… Я не был уверен, что и меня не схватят. За то, что меня не арестовали, я должен быть благодарен Димитрову»
.
Линия поведения
В 1937 году в общении Димитрова и Сталина появились новые нотки, характерные для отношений между начальником и подчинённым. Первый звоночек прозвучал 11 февраля после вечера, посвящённого памяти Пушкина, в Большом театре. Димитрову пришлось безропотно снести оскорбительную оценку Сталиным проекта постановления ИККИ о проведении пропагандистской кампании в связи с процессом «Антисоветского параллельного троцкистского центра». «Постановление чепуховое», — заявил Сталин. Перечислил его недочёты и бросил фразу, прозвучавшую угрожающе: «Вы все там, в Коминтерне, работаете на руку противника…» До этого параметры их письменного и устного общения не допускали подобной бесцеремонности и намёков, советский вождь соблюдал определённую этическую дистанцию.
Два дня Димитров держался, ездил на службу ради намеченных заранее встреч, а на третий слёг в постель. Антитроцкистский документ в форме циркулярного письма ИККИ компартиям дорабатывался в спешке у него дома. Партиям было предписано повысить политическую бдительность и объявить беспощадную войну настроениям самоуспокоенности и беспечности, поскольку троцкисты примкнули к международному заговору фашизма против пролетариата и сторонников мира.
Через некоторое время звякнул второй звоночек. Произошло это на кунцевской даче во время позднего ужина, куда Сталин после обсуждения в Кремле испанских дел пригласил Димитрова, Марти, Тольятти, Молотова, Ворошилова, Кагановича и Микояна. Много говорили об Испании. В дневник Димитрова попала шутка Сталина: «У Эрколи всё-таки отряд, Марти — организатор] интернациональных] бриг[ад], но болгар не видно; нет их; поручили Академии наук выяснить, в чём дело!» Димитров пробовал возразить, что это не так, что и болгары сражаются в Испании, но Сталин, пребывавший в благодушном настроении, повторил свою двусмысленную подначку. Это могло быть прочитано как скрытое предупреждение: помни, что неприкасаемых у нас нет. Сталинскую «шутку» Димитров воспринял болезненно. Описание этого эпизода в дневнике заканчивается тревожным вопросом, обращённым к самому себе, — «Не случайно?»
В ночь на 26 мая 1937 года, после ареста начальника службы связи ИККИ Мельникова и сотрудников отдела кадров Алиханова и Черномордика, прежде поставлявших информацию для органов НКВД, Димитрова пригласил к себе Ежов. Вывод, которым «сталинский нарком» подытожил своё сообщение о раскрытых «вражеских гнёздах», прозвучал зловеще: «Крупнейшие шпионы работали в Коминтерне». То был настораживающий третий звоночек генеральному секретарю ИККИ. На следующий день Димитров записал в дневнике: «Проверка аппарата».
В первом полугодии 1937 года из 606 работавших в то время в аппарате ИККИ сотрудников 102 было уволено с различными формулировками — от «по сокращению штатов» до «разоблачён как враг народа». Особенно пострадали служба связи и отдел кадров, исчезли квалифицированные аналитики, переводчики и даже два политических помощника Георгия Димитрова по китайским делам — Павел Миф и Го Шаотан (Крымов). В результате возникла угроза дезорганизации работы ИККИ, так что Димитрову и Мануильскому пришлось обратиться в ЦК ВКП(б) с просьбой помочь кадрами соответствующей квалификации.
Седьмого ноября 1937 года, когда мимо Мавзолея проходили колонны демонстрантов, Сталин поведал Димитрову о недавно раскрытых «врагах народа», словно желая подчеркнуть полное доверие к нему. Очевидно, завязкой этого разговора послужил осторожный вопрос Димитрова, не пора ли отреагировать на выступления зарубежной печати об арестах в Коминтерне. Сталин, судя по записи в дневнике, ответил так: «С разъяснением по вопросу о раскрытых фактах контрреволюционной] деятельности (аресты и пр.) в ВКП(б) и КИ надо ещё подождать, пока все необходимые материалы будут разработаны. Не стоит давать по кусочкам информации». И дальше пояснил, что имеет в виду под дальнейшей «разработкой»: «Кнор[ин1 — польский и немецкий шпион (давно и до последнего времени). Раковский на службе Интеллидженс сервис (англ[ийской] разв[едки]) ещё до революции и до последнего времени… Пятницкий — троцкист. Все показывают на него… Кун действовал с троцкистами против партии. По всей вероятности, замешан в шпионаже…»
