По понятным причинам в этом перечне не даётся оценка деятельности главного комиссара интербригад Андре Марти, наводившего «порядок и дисциплину» спешными расстрелами, и тайных операций советских спецслужб, выявлявших и уничтожавших троцкистов среди защитников республики. Неподходящим фоном для достижения подлинного единства стали также московские судебные процессы. Честные люди мира, интеллектуалы и антифашисты буквально разрывались между симпатией к Советскому Союзу и нравственным неприятием расправ с инакомыслящими. «Московский процесс
[79] для меня терзание, — писал Ромен Роллан Жан-Ришару Блоку в марте 1938 года. — Не думают ли лучшие друзья СССР, что надо было бы самым быстрым способом отправить советским властям письмо (закрытое, не предназначенное для печати), заклинающее их подумать о том, какие плачевные последствия для Народного фронта, для сотрудничества коммунистической и социалистической партий, для совместной защиты Испании будет иметь решение, приговаривающее осуждённых к смертной казни?»
Самое пронзительное художественное произведение о гражданской войне в Испании — роман Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол», изданный в 1939 году. Первые строчки авторского вступления к роману звучат как реквием павшим республиканцам: «Этой ночью мёртвые спят в холодной земле в Испании. Снег метёт по оливковым рощам, забивается между корнями деревьев. Снег заносит холмики с дощечкой вместо надгробья. (Там, где успели поставить дощечки.) Оливковые деревья стоят оголённые на холодном ветру, потому что нижние ветви были обрублены для укрытия танков, и мёртвые спят в холодной земле среди невысоких холмов над Харамой. Было холодно в феврале, когда они погибли, а с тех пор они не замечают смены времён года».
Преследование «красных испанцев» режимом Франко продолжалось до 1941 года. Сотни тысяч были осуждены на смерть, тюремное заключение, ссылки, принудительные работы. Именно политзаключенные за 18 лет вырубили в горах Гуадаррамы, близ Сеговии, колоссальный мавзолей и католический крест, считающиеся ныне символом примирения бывших непримиримых противников.
Французы составляли самый крупный контингент бойцов интернациональных бригад. Из Франции морем и сушей переправлялись в Испанию добровольцы, шла тайная поставка вооружения и боеприпасов. Энергичная поддержка борющейся Испании вызвала рост авторитета компартии, и в 1937 году она в полтора раза превысила по численности Социалистическую партию. В пользу Испании работали левые социалисты и Всеобщая конфедерация труда. Но французское правительство упорно продолжало политику невмешательства в испанские дела, что фактически играло на руку франкистам. Отношение к гражданской войне в Испании стало главным водоразделом внутри Народного фронта Франции.
Коминтерновские установки для Французской компартии оставались прежними: в правительство не входить, продолжать давление на Блюма, критиковать его, но не доводить дело до отставки. Своё отношение к французскому премьеру Сталин выразил краткой оценкой, зафиксированной Димитровым: «Блюм — шарлатан. Это не Кабальеро». Тем не менее с пребыванием этого «шарлатана» во главе антифашистского правительства приходилось считаться, исходя из соображений меньшего зла. Осторожность Сталина была продиктована опасением прихода к власти во Франции правых сил, что похоронило бы надежды на франко-советское сближение.
В июне 1937 года правительство Леона Блюма ушло в отставку. Новый кабинет министров во главе с радикалом Шотаном отказался от социальных завоеваний Народного фронта и продолжил политику невмешательства и умиротворения агрессора, начатую Блюмом.
Весной 1938 года, когда разразился очередной правительственный кризис, компартия развернула кампанию за создание комитетов Народного фронта на местах — и получила отказ социалистов. В этот напряжённый момент Морис Торез снова выдвинул предложение о вхождении коммунистов в новое правительство Блюма. «Мы отдаём себе ясно отчёт в опасности участия коммунистов в правительстве, но отказ от такого участия либо сорвёт национальную концентрацию сил, либо эта концентрация пройдёт мимо нас и против нас, — писал он в ИККИ. — Принятие же предложений об образовании правительства национальной концентрации усилит сопротивление Гитлеру, облегчит борьбу Народного фронта». Исполком Коминтерна и на этот раз использовал право вето, пояснив, что «такое участие в нынешних условиях приведёт неизбежно к компрометации партии». Торез вынужден был подчиниться, хотя развитие событий в течение последующих месяцев показало его правоту: отказ коммунистов войти в правительство на самом деле привёл к изоляции партии и быстрому распаду Народного фронта.
От Мадрида до Яньани
В то время как народные фронты в Испании и во Франции терпели неудачу, на другом конце Евразийского континента, в Китае, курс на единый антияпонский фронт внушал надежду на успех. В докладе на VII конгрессе Димитров сформулировал новую линию Коминтерна в применении к Китаю: поддержка «нашей мужественной Китайской компартии в деле создания самого широкого антиимпериалистического единого фронта против японского империализма и его китайских агентов со всеми теми организованными силами, <…> которые готовы действительно вести борьбу за спасение своей страны и своего народа». Подробную разработку эти вопросы получили в докладе Ван Мина, представителя Компартии Китая в ИККИ, ставшего горячим сторонником нового курса Коминтерна.
После конгресса деятельность Компартии Китая стал курировать сам генеральный секретарь Коминтерна, а Ван Мин был введён в состав Секретариата ИККИ. Это свидетельствовало о значении, которое придавали в Москве Китаю, где уже десять лет шла гражданская война. Китайская Красная армия вела боевые действия против вооружённых сил Китайской республики, во главе которых находился глава правительства и лидер Национальной народной партии Гоминьдан Чан Кайши. Вторжение Японии в Северо-Восточный Китай, оккупация Маньчжурии и провозглашение там марионеточного государства Маньчжоу-Го осложнили обстановку. Не приходилось сомневаться в том, что Япония продолжит агрессивные действия против Китая, а угроза японского вторжения на советский Дальний Восток будет нарастать.
Осенью 1935 года в обширном докладе на имя Георгия Димитрова Ван Мин обрисовал положение в Китае и реакцию генерала Чан Кайши на решения VII конгресса Коминтерна. Он писал, что Чан Кайши «хочет изменить свой фронт, т. е. заключить единый фронт с нами для борьбы против Японии». Контакты советского полпреда с Чан Кайши в Нанкине, где в то время находилось правительство, и контакты Ван Мина с военным атташе посольства Китайской республики в Москве подтвердили этот вывод. В разработанном ИККИ при участии китайской делегации многостраничном проекте директивного документа для ЦК КПК говорилось, что главным содержанием народного антиимпериалистического фронта должна стать борьба за независимость, национальное и социальное освобождение народа.
Нельзя сказать, что проблемы Китая были для Димитрова внове. Ещё в период «московских каникул» он знакомился с работой Китайской комиссии ИККИ, участвовал в её заседаниях. И потом следил за событиями в далёкой восточной стране. Следуя провозглашённому в 1927 году курсу на победу советов как органов революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, Компартия Китая стала создавать в южных регионах страны связанные между собой освобождённые районы, что позволило провозгласить в 1931 году Китайскую советскую республику во главе с секретарем ЦК КПК Мао Цзэдуном. Партия опиралась на Красную армию, сформированную из разрозненных партизанских отрядов и воинских подразделений, и на этом основании Мао Цзэдун сформулировал ставший впоследствии широко известным лозунг «Винтовка рождает власть». В то время Исполком Коминтерна выдвигал перед КПК в качестве основной задачи борьбу за утверждение советской власти во всей стране. При этом Гоминьдан считался «партией национального предательства» и воплощением «китайского фашизма».
