Наш герой окончательно успокоился, когда получил приглашение на трибуну Мавзолея 1 мая и увидел среди портретов вождей над рядами демонстрантов и свой портрет.
Домашний очаг
Провести выходной или праздничный день в тихом семейном мирке, где ровно горит огонь согласия и взаимной любви, было для нашего героя удовольствием новым, редким и потому высоко ценимым. Ведь раньше он фактически не имел собственного домашнего очага. Комнатка в родительском доме и наёмное жильё в Софии, конспиративные квартиры и отели в Европе, общежитие Коминтерна в Москве мало соответствовали этому понятию, включающему в себя обжитое домашнее пространство, устоявшийся бытовой уклад, семейные ужины, праздники с детьми, приглашение желанных гостей и много других милых и приятных радостей. Теперь такую роль стала играть шестикомнатная квартира № 235 на десятом этаже двенадцатого подъезда Дома правительства, выходящая окнами на Москву-реку и Кремль. Роза Юльевна, выросшая в благополучной мещанской среде чешского городка, с воодушевлением преобразовывала стандартную роскошь огромной квартиры в домашний очаг.
Конструкция и обустройство Дома правительства соответствовали утвердившейся в те годы точке зрения, согласно которой особо ценный для государства человек должен быть освобождён от бытовых забот и наделён в соответствии со своим рангом привилегиями и удобствами, чтобы иметь возможность все силы отдавать на благо Отечества. Счастливый новосёл въезжал в квартиру с расписными стенами и потолками, специально сконструированной мебелью, набором посуды и постельного белья, оборудованной телефоном, электричеством, радиоточкой, газоснабжением, водопроводом с горячей и холодной водой, канализацией и мусоропроводом. В полученной квартире ему ничего не принадлежало, и об этом ежедневно напоминали жетоны с инвентарными номерами на предметах мебели и вывешенные на видном месте правила для квартиросъёмщиков. Кухни были маленькие, не приспособленные для приготовления семейных обедов. Готовую еду приносили из столовой в судках, а дома только разогревали; некоторые продукты покупали в специальном гастрономе дополнительно — по ценам ниже государственных, но в пределах норм, указанных в лимитной книжке.
Помимо столовой и магазина, на первом этаже Дома правительства размещались почтовое отделение, детский сад и ясли, амбулатория, сберкасса, библиотека, прачечная, парикмахерская. Клуб тоже был свой. И только чтобы посмотреть новый советский фильм в кинотеатре «Ударник», примыкающем к домовладению с южной стороны, надо было совершить небольшой переход по улице. Въезды и входы во двор, где били фонтаны и благоухали клумбы, охранялись. И в подъездах несли круглосуточную вахту вооружённые вахтёры, пропускавшие гостей к лифту только по телефонному указанию хозяев.
В дневнике Димитрова записи о личной жизни выглядят сиротливо среди описания событий исторических. Упоминаются редкие семейные выезды к Червенковым и Коларовым. С 1939 года, когда несколько разрядилась гнетущая атмосфера ежовщины, круг гостей, бывавших у Димитровых по выходным дням, заметно расширился. Чаще всего к обеду или к ужину приглашали Елену и Вылко с детьми, изредка приезжала из Подлипок Елизавета Ефимовна с дочкой Ольгой (после смерти Николы Димитрова в сибирской ссылке она замуж так и не вышла). Бывали у Димитровых сёстры Стелла и Наташа Благоевы, Васил и Цветана Коларовы и другие болгары, с которыми можно было обменяться фразами на родном языке, поймать радиоволну, доносившую балканские мелодии, перенестись в мыслях на родину, где остались мать, сестра и братья. Георгий Михайлович знал, что Магдалина и Стефан, так же как и его братья, не оставляли матушку Парашкеву без внимания и заботы. Сам он посылал ей по своим каналам краткие весточки и деньги. О Любице в общих разговорах Димитров предпочитал не упоминать — то была часть его сугубо личной жизни. Только после поездок на Новодевичье кладбище к знакомой стене колумбария в дневнике появлялись лаконичные записи: «Был в крематории (Люба)».
По-семейному, с жёнами, приходили Тольятти, Мануильский, Куусинен. Иногда Георгий Михайлович приглашал целую группу приехавших из-за границы партийных деятелей. Разумеется, продолжительные застолья не обходились без обсуждения международных проблем. «Царившая на таких встречах атмосфера искреннего товарищества и дружеской простоты незабываема, — вспоминала спустя десятилетия Фаня Георгиевна Димитрова. — В кабинете Георгия Михайловича или за общим столом в столовой кипели страстные споры, прерываемые взрывами смеха после чьей-нибудь удачной остроты. Но, как бы ни расшумелось многоязыкое общество, стоило только заговорить Димитрову, как наступала уважительная тишина, нарушаемая лишь голосами добровольных переводчиков».
Рождение сына Мити и появление Фани внесло в жизнь супругов новые эмоции и приятные заботы. Митя рос смышлёным, подвижным ребёнком, родители в нём души не чаяли и, конечно, баловали его. Фаня не сразу привыкла к своему новому положению. Она тосковала по матери и отцу, дичилась, уединялась в своей комнате. Георгий Михайлович старался приободрить её, рассказывал, как отважно сражаются с японцами китайские товарищи и какую ответственную работу выполняет в Китае её отец. В 1939 году Фаня пошла в школу. Учёба давалась ей легко, она сразу вышла в число отличников.
У Розы Юльевны появилась подруга — Зинаида Гавриловна, вдова Григория Константиновича Орджоникидзе. А вся родня Рози осталась за границей, и это внушало тревогу. В 1940 году Димитров обратился к наркому Берии с просьбой разрешить въезд в Советский Союз родственников жены «смешанного моравско-еврейского происхождения». Просьба была удовлетворена, и родня Розы Юльевны постепенно перебралась в Москву. «Приехали мать, сестра и племянница Рози (Генриетта, Дора, Ильза), — записывает Димитров 29 мая 1941 года. — Потрясающие рассказы о положении евреев в Чехословакии и Австрии». Братья Розы, Артур и Бено, приехали с семьями раньше. Первого июня все Флейшманы собрались у Димитровых. «Радостная атмосфера в доме», — не преминул зафиксировать это событие Димитров.
Для свободного времяпрепровождения у Георгия Михайловича оставалось мало возможностей. Посещение спектаклей и концертов, как правило, было связано с участием в каких-либо мероприятиях. Пожалуй, лишь домашние киносеансы, нередко с приглашением гостей, можно назвать его любимым развлечением. В 1930-е годы такие просмотры отечественных новинок и заграничных фильмов были очень популярны в высших кругах советского общества.
Заболевания, особенно простудные, вынуждали Димитрова оставаться дома, но и такие дни он предпочитал проводить не в кровати, а за работой в домашнем кабинете. Главными предметами обстановки здесь были обширный стол и библиотека. На столе находилось всё необходимое для полноценной работы: тяжёлый чернильный прибор с литым бронзовым самолётиком между чернильницами, бронзовая же настольная лампа с круглым абажуром, набор остро заточенных карандашей, стопа бумаги, простые и автоматические ручки, «вечный» календарь, в окошках которого менялись названия месяцев и дней недели на болгарском языке. Два аппарата — городской и правительственной связи — стояли под рукой на телефонном столике. Самые важные телефонные номера из особой записной книжки Димитров знал на память: Сталин — 22–43, Молотов — 21–24.
