В ближнем круге
В 1939 году Сталину исполнилось шестьдесят лет. Пропагандистская подготовка к юбилею началась задолго до знаменательной даты. Второго декабря «Правда» напечатала большую статью Георгия Димитрова «Сталин и международный пролетариат». Воздав должное заслугам вождя перед коммунистическим и рабочим движением и приведя обширные цитаты из его сочинений, автор заявил: «Нас называют сталинцами, и мы гордимся этим почетным званием, как гордимся и званием ленинцев»
.
Возвратившись с «незабываемого вечера» в Кремле, начавшегося 21 декабря и окончившегося утром следующего дня, Димитров нашёл в себе силы занести в дневник длинный перечень гостей и поразившее его высказывание Молотова: «Сталин превзошел Лен[ина]. Своим участием во всей практической] руководящей] работе целиком связан с практической жизнью партии и Советского] Союза». Такая характеристика означала, что отныне Сталин — верховный демиург, создатель социалистического мира.
В ближнем круге, в неформальной обстановке, монологи Сталина значительно отличались от его публичных речей — ведь он был среди своих. В последние мирные годы от этих монологов, тщательно пересказываемых Димитровым в дневнике, стало веять тревогой. В том, что война неминуема, Сталин был уверен. На XVIII съезде ВКП(б) он говорил о крахе международного права и обесценении международных договоров и обязательств, о милитаристской лихорадке, охватившей большие и малые страны, о том, что Советский Союз работает над усилением боевой готовности армии и флота, наращивает выпуск вооружений, перестраивает экономику с учётом военных угроз. Но выстоит ли социалистическое государство, когда придёт час испытаний, не развеется ли по ветру наследие, за которое он, вождь народа, несёт историческую ответственность? Тревоги и сомнения рождали ярость, которую Сталин готов был обрушить на всех, кто не может или не хочет работать так, как требуется.
Впервые Димитров ощутил такое настроение Сталина в самом начале 1940 года. Это произошло 21 января после собрания общественности, посвящённого памяти В. И. Ленина, в Большом театре. В специальной комнате, предназначенной для высоких гостей, царила, как отметил Димитров, «дружеская атмосфера», но высказывания Сталина не дали присутствующим забыть о тревогах дня. Незадолго до Нового года захлебнулось наступление советских войск на Карельском перешейке; там шла подготовка к новому штурму линии Маннергейма, а севернее Ладоги продолжались тяжёлые бои. Сталин провозгласил тост за бойцов Красной армии, которую, по записи Димитрова, «недостаточно подготовили, плохо одели и обули, которую мы теперь одеваем и обуваем, которая борется за свою честь — в некоторой степени подмоченную, борется за свою славу!» Это походило на скрытое признание просчётов и ошибок, оплаченных жизнями тысяч солдат. Но Сталин не сожалел о затеянной наспех зимней кампании: «Мы не хотим территории Финляндии. Только Финляндия должна быть дружественным Советскому Союзу государством».
Говоря об уроках советско-финляндской войны два месяца спустя на пленуме ЦК, Сталин заявил, что бойцы в Красной Армии замечательные, а вот среди командиров лишь 60 процентов хороши, а 40 процентов — бездельники и трусы, бесхарактерные и недалёкие люди. Хорошие командиры должны уметь и атаковать, и вовремя остановиться, чтобы сохранить силы для нового удара, а плохие только и способны лезть напролом с криком «ура!». Несомненно, Сталина не отпускала мысль, что и «хорошие», и «плохие» командиры — это плоть от плоти, кость от кости рабочих и крестьян, новое поколение военных, воспитанное советской властью и большевистской партией. На них падёт тяжесть будущих боев. И чего тогда можно будет ожидать от «сорока процентов бездельников и трусов»?..
Тема профессионализма и ответственности кадров вновь прозвучала 7 ноября. «После демонстрации обедали у Иосифа Виссарионовича», — записал Димитров. Около девяти вечера, когда праздничный обед в Кремле подходил к концу, Сталин поднялся со стула и начал говорить. В дневнике Димитрова сохранился конспект этой неожиданной речи:
«Нас история избаловала. Мы получили сравнительно легко много успехов. Это и создало у многих самодовольство, опасное самодовольство. Люди не хотят учиться, хотя и условия для учебы у нас прекрасные. Думают, что раз они из рабочих и крестьян, раз у них руки мозолистые, они уже всё могут, незачем им дальше учиться и работать над собой. Между тем — настоящие тупицы.
У нас много честных, храбрых людей, но забывают, что храбрость одна далеко не достаточна, нужно знать, уметь. „Век живи, век учись!“
Необходимо постоянно учиться и каждые 2–3 года переучиваться. Но у нас не любят учиться. Не изучают уроков войны с Финляндией, уроков войны в Европе.
Мы победили японцев на Халхин-Голе. Но наши самолёты оказались ниже японских по скоростности и высотности.
Мы не готовы для такой воздушной войны, которая идёт между Германией и Англией.
Оказалось, что наши самолёты могут задерживаться только 35 минут в воздухе, а немецкие и английские по несколько часов!
Если наши воздушные силы, транспорт и т. д. не будут на равной высоте сил наших врагов (а такие у нас все капиталистические государства и те, которые прикрашиваются под наших друзей!), они нас съедят.
Только при равных материальных силах мы можем победить, потому что мы опираемся на народ, народ с нами.
Но для этого надо учиться, надо знать, надо уметь.
Между тем никто из военного ведомства не сигнализировал насчёт самолётов. Никто из вас не думал об этом.
Я вызывал наших конструкторов и спрашивал их: можно ли сделать так, чтобы и наши самолёты задерживались в воздухе дольше? Ответили: можно, но никто нам такого задания не давал! И теперь этот недостаток исправляется.
У нас теперь пехота перестраивается, кавалерия была всегда хороша, надо заняться серьёзно авиацией и противовоздушной обороной. Этим я сейчас каждый день занимаюсь, принимаю конструкторов и других специалистов.
Но я один занимаюсь всеми этими вопросами. Никто из вас об этом и не думает. Я стою один…
Ведь я могу учиться, читать, следить каждый день; почему вы это не можете делать? Не любите учиться, самодовольно живёте себе. Растрачиваете наследство Ленина.
<…>
Люди беспечные не хотят учиться и переучиваться. Выслушают меня и всё оставят по-старому. Но я вам покажу, если выйду из терпения. (Вы знаете, как я это могу.) Так ударю по толстякам, что всё затрещит.
Я пью за тех коммунистов, за тех большевиков — партийных и беспартийных (беспартийные большевики обыкновенно менее самодовольны!), которые понимают, что надо учиться и переучиваться…».
«Все стояли и слушали молчаливо, видимо, никак не ожидали от И[осифа] В[иссарионовича] такие Leviten
[83], — подытожил свои впечатления Димитров. — <… > Никогда я не видел и не слышал Иосифа] В[иссарионовича] таким, как в этот вечер — памятный вечер»
[84].
