Последняя предвоенная публичная речь И. В. Сталина прозвучала 5 мая 1941 года на торжественном собрании и приёме по случаю выпуска слушателей академий Красной армии. Димитров ещё раз услышал, что война не только неизбежна, но и близка, и Сталин хотел донести серьёзность положения до высших военных командиров, а через них и до командного и рядового состава тех воинских частей, куда вскоре прибудут для несения службы выпускники академий. При этом всячески стремился вселить уверенность в конечной победе Красной армии над германским вермахтом (будущий противник уже был назван своим именем). Не обошлось и без той темы, которая пронизывала его речь 7 ноября 1940 года, — темы самодовольства, зазнайства, нежелания наращивать знания и умения. «Армия, которая считает себя непобедимой, не нуждается в дальнейшем усовершенствовании, обречена на поражение», — предупредил Сталин.
Вести записи на той памятной встрече категорически запрещалось. Тем не менее подробный конспект основного выступления и кратких тостов, произнесённых в тот день Сталиным, сохранился в дневнике Димитрова.
«Красная Армия серьёзно перестроилась и перевооружилась на основе опыта современной войны. Но наши школы отстают от этого процесса в армии. Они не ведут обучение на основе новейших образцов оружия», — так начинается конспект. Во время приёма прозвучало много тостов, продолжает Димитров. После призыва генерала-танкиста выпить за «мирную сталинскую внешнюю политику» Сталин сказал, что у него есть поправка. Придавая особую значимость этой «поправке», Димитров подчеркнул её густыми линиями: «Наша политика мира и безопасности есть в то же время политика подготовки войны. Нет обороны без наступления. Надо воспитывать армию в духе наступления. Надо готовиться к войне».
Двадцатого апреля 1941 года Димитров присутствовал на заключительном концерте декады таджикской культуры в Большом театре. После концерта был накрыт стол на двенадцать персон. Сталин воспользовался неформальной обстановкой, чтобы изложить свой взгляд на проблему, казавшуюся ему актуальной, и обратить на неё внимание слушателей.
Провозгласив тост за здоровье Георгия Димитрова, он произнёс загадочную фразу: «При Димитрове партии выходят из Коминтерна, и это неплохо». Присутствующим, конечно, было понятно, что речь идет о Компартии США, вынужденной из-за угрозы запрета формально прекратить членство в Коминтерне. Но почему «неплохо»?
Далее Сталин развернул подробную аргументацию своего тезиса. Ленин создал Коммунистический Интернационал в 1919 году в расчёте на близкую мировую революцию, сказал он. А сейчас на первый план выходят национальные задачи каждой страны, и компартии следовало бы сделать совершенно самостоятельными. Они должны стать национальными партиями под различными названиями — «рабочая», «марксистская» и так далее, название не важно. Важно, чтобы они внедрились в свой народ и сконцентрировались на специфических национальных задачах. Не надо держаться за то, что было вчера, надо учитывать создавшиеся условия. С точки зрения ведомственных интересов это, может быть, неприятно, но не эти интересы являются решающими.
Такой вот получилась речь за здравие Георгия Михайловича — не прямая директива, но очевидный намёк, требующий реакции.
Записав слова Сталина в дневник, Димитров сопроводил их выводом: «Резко и ясно поставлен вопрос о дальнейшем существовании К. И. на ближайший период и новых формах интернациональных связей и интернациональной работы в условиях мировой войны». Уже на следующий день он пересказал сталинскую речь Пальмиро Тольятти и Морису Торезу. Затем в процесс обсуждения включился Мануильский, а 12 мая Димитров советовался по «неясным и трудным вопросам», связанным с трансформацией Коминтерна в «орган информации и идеологической и политической помощи компартиям» с Андреем Александровичем Ждановым
[85].
Представляется, что готовность, с какой Димитров и его соратники согласились на столь кардинальные перемены, объясняется не одним лишь «послушанием вождю». Идея предоставления партиям возможности решать конкретные задачи по-своему, исходя из условий страны, являлась, как известно, одной из ведущих в перестройке деятельности
ИККИ после VII конгресса Коминтерна. Эта идея не была реализована из-за гражданской войны в Испании, обострения международной обстановки и эскалации военной угрозы СССР. После оккупации Югославии и Греции в Исполкоме Коминтерна начался осторожный пересмотр прежней антивоенной риторики в пользу концепции национальных фронтов, что также диктовало необходимость большей самостоятельности и независимости компартий, оказавшихся в разных условиях, от директив центра.
Разумеется, в Исполкоме Коминтерна понимали и то, что деятельность международного объединения коммунистических партий, направляемая из Москвы, является в известной степени помехой для советской внешней политики, за фасадом которой партнёры по переговорам всегда усматривали вероятность экспорта революции. Между тем СССР оказался в критическом положении: союзников у него так и не нашлось. Ради того, чтобы не остаться один на один с беспощадным врагом, можно было пожертвовать и Коминтерном. Но после обсуждения у Жданова эта тема почему-то больше не возникала, а после нападения Германии на Советский Союз вопрос о роспуске Коммунистического Интернационала утратил актуальность — на время.
Объявили мобилизацию
Утром 21 июня 1941 года в ИККИ поступило сообщение из Яньани. Там стало известно о заявлении Чан Кайши: по его словам, в этот день Германия нападёт на СССР. «Слухи о предстоящем нападении множатся со всех сторон, — записывает Димитров. — Надо быть начеку…» Позвонил Молотову, рассказал о сообщении из Яньани. Нарком сказал в ответ, что положение неясное, идёт большая игра. Пообещал переговорить с Иосифом Виссарионовичем и позвонить, если будет что-то важное.
Субботний день подходил к концу, однако ни экстренных сообщений, ни звонка от Молотова не было. Димитров до позднего вечера обсуждал с Соркиным работу службы связи ИККИ. Дома включил радиоприемник. По германскому радио шли обычные передачи.
В семь утра раздался настойчивый звонок телефона правительственной связи. То был срочный вызов в Кремль. Неужели война?
В приёмной Сталина Димитров увидел наркома обороны Тимошенко, наркома Военно-Морского флота Кузнецова, начальника Главного политуправления Красной армии Мехлиса и наркома внутренних дел Берию. Значит, всё-таки война…
Почти одновременно с Димитровым в Кремль приехал Мануильский, и в 8.40 они вошли в кабинет Сталина. Там за длинным столом
