На девятый день войны немцы заняли Каунас, Вильнюс, Минск, Львов, Луцк, Ровно. «Положение чрезвычайно напряжённое», — отметил Димитров в дневнике. В тот день он приехал к Молотову — неизвестно, по собственной ли инициативе или был приглашён. Скорее всего, второе: 25 июня Димитров уведомил Сталина и Молотова о подготовленных для компартий директивах и надеялся в ближайшее время узнать их мнение. У Молотова он застал Берию, Маленкова и двух московских руководителей — секретаря МК партии А. С. Щербакова (он одновременно являлся секретарем ЦК) и председателя Мосгорисполкома В. П. Пронина. Обсуждались вопросы обороны столицы и эвентуальной эвакуации органов государственного управления, предприятий и учреждений. В то, что такое может случиться, невозможно было поверить.
«Чем может помочь Коминтерн?» — Димитров адресовал свой вопрос всем присутствующим. «Дорог каждый час, — по праву старшего отреагировал Молотов. — Коммунисты должны повсюду предпринять самые решительные действия в помощь советскому народу. Главное — дезорганизовывать тыл врага и разлагать его армию».
Димитров не мог знать, что происходило потом в тот поистине судьбоносный для страны день 30 июня. Что после его ухода и ухода московских руководителей обсуждался проект создания ГКО — Государственного комитета обороны, контролирующего все советские, хозяйственные и военные органы. Что у Сталина после визита в Наркомат обороны, где он не смог получить исчерпывающую (а главное — вселявшую надежду) информацию о положении на фронтах, произошёл нервный срыв; он заперся на своей даче в Кунцеве, никого не принимает и не отвечает на телефонные звонки. Что в четыре часа дня группа руководителей государства во главе с Молотовым отправилась к кунцевскому затворнику, который поначалу решил, что его собираются арестовать, а потом принял предложение возглавить ГКО. В лихую годину вождей не меняют.
Третьего июля Сталин выступил с краткой речью по радио, начав её необычно: «Товарищи! Граждане! Братья и сёстры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!» Он не обещал ничего, кроме суровой борьбы не на жизнь, а на смерть. «Историческая речь Сталина, разъясняющая положение и призывающая к беспощадной всенародной войне за разгром врага», — таково было впечатление Димитрова.
Следующая запись того дня — отзвук довоенного времени: просьба китайских товарищей о финансовой помощи в размере одного миллиона долларов удовлетворена; на текущую работу ИККИ отпущено 200 тысяч долларов. А дальше хроника войны: подобрано 850 военных и политических работников из числа добровольцев интербригад и политэмигрантов для переброски во вражеский тыл; в половине третьего ночи объявлена воздушная тревога.
Личные контакты нашего героя со Сталиным из-за постоянной загруженности Верховного главнокомандующего неотложными делами фронта и тыла стали очень редкими. Обрисовав 22 июня новую тактическую линию компартий, Сталин счёл свою задачу выполненной и как бы переадресовал Димитрова по конкретным проблемам к Молотову и другим своим ближайшим соратникам. Впрочем, встречаясь с Димитровым в первые месяцы войны в бомбоубежище, он охотно отвечал на его вопросы.
Бомбоубежище, связанное тоннелем с подземным помещением Ставки на улице Кирова, было оборудовано для советского руководства на станции метро «Кировская»
[87] и просуществовало недолго, пока не устроили другое — в Кремле. В убежище находился резервный рабочий кабинет И. В. Сталина. Поезда проходили станцию, отгороженную от путей фанерными щитами, без остановки.
Это помещение стало подобием клуба для облечённых огромной властью людей, на короткое время оказавшихся в положении уязвимых человеческих существ, вынужденных прятаться под землей от вражеских бомб. Здесь Димитров слышал чересчур оптимистичные высказывания военных о тяжёлых сражениях лета сорок первого года. Здесь Хозяин (Димитров знал это известное в узком кругу прозвище и иногда использовал его в записях) 8 сентября, после налётов советских самолётов на Берлин и Кенигсберг, «всё время остроумно шутил: „Если мы победим, вернём Вост[очную] Пруссию славянству, которому она и принадлежала. Заселим её славянами“». В бомбоубежище на «Кировской» Георгий Михайлович однажды даже ужинал в компании со Сталиным, Молотовым, Калининым и другими обычными участниками былых застолий в Кунцеве.
Установка Коминтерна на развёртывание национально-освободительных движений в Европе реализовывалась по-разному, в зависимости от условий той или иной страны и возможностей, которыми располагала компартия.
Загранбюро Болгарской рабочей партии сразу после нападения Германии на Советский Союз выдвинуло перед коммунистами задачу всячески содействовать поражению фашистской Германии. Укрепившийся авторитарный режим царя Бориса, распространённость патриотических настроений, вызванных «объединением болгарских земель», неучастие Болгарии в прямых военных действиях своего союзника-покровителя, слабость оппозиционных сил — всё это осложняло формирование единого антифашистского фронта. Тем не менее коммунисты вынашивали планы вооруженного восстания, о чём Антон Иванов (он стал членом Политбюро подпольного ЦК БРП) сообщил через разведку НКВД. Димитров письменно уведомил об этом Сталина, а 4 августа, будучи в бомбоубежище на «Кировской», напомнил ему о письме. Ответ Сталина был категоричен: «Никакого восстания сейчас».
Несвоевременность самой постановки вопроса о вооружённом антиправительственном выступлении в Болгарии — стране, не пославшей на Восточный фронт ни одного солдата и сохранившей дипломатические отношения с СССР, была очевидной. Но не информировать Сталина о замысле болгарских коммунистов Димитров не имел права. Чтобы остудить горячие головы, он сослался в ответном письме болгарскому ЦК на обсуждение вопроса о восстании «в самом авторитетном месте» и посоветовал пока «набирать силы, готовиться, укреплять позиции в армии и в стратегических пунктах». Уже тогда ему был ясно, что приступать к восстанию следует «только тогда, когда будет возможно комбинированное действие изнутри и извне страны».
В сложной ситуации оказались польские коммунисты. Советское политическое руководство было заинтересовано в создании на территории Польши сил Сопротивления под патронажем компартии и Коминтерна, а не эмигрантского польского правительства в Лондоне, однако опереться в стране было не на кого. Со времени роспуска компартии прошло уже три года, но процесс её восстановления затянулся, в основном, из-за бесконечных проверок и перепроверок «чистоты» кандидатов в состав партийного руководства. Димитров взял под личный контроль подготовку групп польских коммунистов, которым предстояло на месте, в условиях немецкой оккупации, создать партийную структуру и вооружённые отряды, чтобы начать боевые действия.
В конце августа была подготовлена к переброске польская группа. В бомбоубежище на «Кировской» Димитров рассказал Сталину о плане восстановления компартии Польши. Сталин принял сообщение к сведению и посоветовал не называть будущую партию коммунистической, поскольку это название «пугает не только чужих, но даже и некоторых наших». К несчастью, первая группа польских коммунистов погибла в катастрофе самолёта на взлёте.
