В декабре 1942 года Карл (Димитров) поручил Иву (Жаку Дюкло) следующее: «Просим сообщить, какие документы должны иметь французы в Париже и на оккупированной территории Виши. Что ввели нового немцы в последнее время? Какие деньги в ходу в Париже и на юге Франции? Есть ли продкарточки и на какие продукты? Какие правила проезда по ж[елезным] дорогам, прохода по шоссе и въезда в города?»
Подобная информация была необходима и советским разведчикам, и французским политэмигрантам, готовящимся к нелегальному возвращению в страну. «Гюйо и Фромонт отправляются по линии Фитина в Лондон для нелегальной переброски во Францию, — записал Димитров 31 октября. — Дал им соответствующие указания. Также 6000 французских] фр[анков] и 1050 американских] долларов».
Сбор и передачу в Москву военной информации вели также партийные структуры своими силами. Жан (Георгий Димитров) 19 августа 1941 года дал Велко (Антону Иванову) поручение — добывать «через наших людей и сторонников» сведения о немецких и болгарских воинских частях, военных объектах, производстве вооружения и т. п., создавать партийную разведывательную сеть.
Информацию запрашивал и военный комиссар ГРУ, бригадный комиссар И. И. Ильичёв (впоследствии начальник Разведуправления). Однажды он попросил Димитрова поручить польским товарищам установить загруженность железных дорог эшелонами с войсками. В очередной шифровке, адресованной Финдеру
[95], поручение было конкретизировано: «Продолжайте давать данные о переброске войск и военных материалов противника. Старайтесь своевременно делать это, так как поступление этих данных с опозданием в значительной степени снижает их ценность».
В 1942 году Димитров постоянно получал из Главного разведуправления Красной Армии информацию о положении в Китае. Ещё до начала Отечественной войны при содействии Димитрова и с согласия ЦК КПК в Яньань была командирована группа сотрудников ГРУ. С помощью китайских коллег они собирали информацию о Японии, Гоминьдане и действиях 8-й армии и передавали её в Москву. Любые сведения о состоянии единого национального фронта, о военных операциях против японцев, о деятельности и планах руководства КПК и Гоминьдана имели большую ценность для анализа ситуации на восточных рубежах СССР. Поэтому практически вся поступавшая из Яньани политическая и военная информация по указанию Димитрова рассылалась заинтересованным лицам. Степень засекреченности этой информации была такова, что Димитров лишь в отдельных случаях полагал возможным ознакомить с ней своих ближайших сотрудников (в таком случае применялась формулировка «Показать таким-то»; снятие копий воспрещалось).
Время от времени между советскими разведчиками и руководством КПК возникали трения, которые Димитрову приходилось улаживать. «В нынешней ситуации особое значение приобретает работа группы советских товарищей, находящихся у вас, а также правильное сочетание их работы с вашей работой, — написал он в одном из личных посланий Мао Цзэдуну. — Просьба сообщить, обеспечена ли с вашей стороны необходимая помощь людьми, связью и пр. для успешного выполнения их специальных заданий»
. В ответе Мао заверил, что «советским товарищам» будет оказано всевозможное содействие, хотя и не преминул упомянуть о своем недовольстве некоторыми методами их работы.
Из сообщений сотрудников ГРУ, побывавших в Яньани, Димитров сделал вывод о «довольно большом неблагополучии» в руководстве партии и 8-й армии. В одном из писем Мао Цзэдуну звучит осторожная критика: «Мы знаем, что Чан Кайши и гоминдановские лидеры всячески провоцируют компартию с целью её дискредитации и изоляции, но нельзя считать правильной политику с нашей стороны, если наши люди поддаются на эти провокации, вместо того, чтобы умно реагировать на них». И вновь призвал ЦК КПК «проводить твёрдую, последовательную политику», нацеленную на улучшение взаимоотношений между Компартией и Гоминьданом, избегать всего, что могло бы обострить эти взаимоотношения
. В ответной телеграмме Мао сообщил, что полностью согласен с такой постановкой вопроса и уже принял меры.
Предложения о сотрудничестве КПК с Гоминьданом Димитров обсуждал 16 декабря с советским полпредом в Китае А. С. Панюшкиным.
Условились после утверждения предложений Инстанцией (обычное обозначение ЦК ВКП(б) во внутренних документах) действовать совместно. Однако на следующий день Панюшкин сообщил по телефону, что, по словам Молотова, ЦК сейчас не станет заниматься этими вопросами, но помощь китайским товарищам, в том числе и военная, будет поступать через Монголию и Синьцзян.
По мере развёртывания партизанской борьбы на оккупированной территории СССР участились контакты Димитрова с начальником Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко. По просьбе Димитрова Пономаренко дал указание перебросить трофейное оружие польским партизанам и организовать «коридор» для групп, направляемых по линии Коминтерна в Венгрию, Словакию, Чехию и Польшу. Не раз бывал в кабинете генерального секретаря ИККИ и полковник И. Г. Старинов, на счету которого были десятки успешных диверсионных операций во время гражданской войны в Испании. Приступив к подготовке крупных акций за линией фронта, он попросил Димитрова откомандировать в его распоряжение испанских товарищей, воевавших на Калининском фронте. Испанцы впоследствии показали себя прекрасными специалистами тайной войны. А Старинов стал частым гостем в Исполкоме Коминтерна и даже прочитал сотрудникам ознакомительный курс по подрывной работе и саботажу в тылу врага.
Весной 1942 года случился большой провал в Болгарской компартии. Всё началось с ареста полицией технического сотрудника ЦК. Не выдержав пыток, он выдал адреса явочных квартир. Сотрудники Военной комиссии Никола Вапцаров и Атанас Романов были схвачены 4 марта, а в последних числах апреля в засаду попали Цвятко Радойнов, Антон Иванов и Трайчо Костов. Серьёзный урон понесла вся нелегальная партийная сеть: в руках полиции оказалось около ста активистов в Софии, Пловдиве, Плевене, Варне, Бургасе и других городах.
Димитров получил краткое сообщение из Софии об аресте Радойнова и «ряда членов компартии» в начале мая; подлинные же масштабы провала стали проясняться только в июне — июле, после двух громких процессов, состоявшихся в Софии.
С 9 по 26 июня военно-полевой суд рассматривал дело по обвинению в антигосударственной деятельности двадцати семи политэмигрантов, нелегально переброшенных в Болгарию из СССР на подводных лодках и самолётах. Адвокаты попытались доказать, что обвиняемых следует считать военнопленными на том основании, что они проникли в страну, чтобы вести здесь разведывательную деятельность против Германии. Однако суд не принял во внимание аргументы защиты. «Процесс парашютистов и подводников» закончился смертными приговорами восемнадцати обвиняемым; семеро получили пожизненное заключение. Приговорённые к смерти, в том числе Цвятко Радойнов, были расстреляны в день оглашения приговора.
Суровые наказания людям, которые, в сущности, только готовились развернуть боевые акции и не успели нанести вреда режиму, опирались на обновлённое в 1941 году уголовное законодательство. Изменения, внесённые Народным собранием в ряд законов, позволили ускорить судебную процедуру и ужесточить приговоры по делам о вооружённых действиях против режима. В одном только Законе о защите государства появилась 21 новая статья, предусматривающая смертную казнь.
