Серьёзной политической проблемой, вышедшей на международный уровень, стали отношения между партизанским войском Тито и отрядами четников, сформированными полковником Драголюбом (Дражей) Михайловичем из остатков разбитой югославской армии. Эмигрантское королевское правительство Югославии в Лондоне присвоило Михайловичу генеральское звание и назначило главнокомандующим «королевской армией», которая должна была сражаться против оккупантов и марионеточного правительства Недича, созданного немцами. Вальтер доложил Исполкому Коминтерна, что «партизанская армия в Югославии насчитывает около 100 тыс. человек и около 30 тыс. четников, которые являются нашими союзниками».
Однако уже через короткое время стало ясно, что цель у «главнокомандующего» совсем иная — не дать коммунистам возглавить Сопротивление и тем самым преградить им путь к власти в будущей независимой Югославии. Атакам на немецкие гарнизоны Дража Михайлович предпочёл стычки с партизанами и ожидание английской помощи. В середине декабря Вальтер сообщил в ИККИ: «Имеем все документы об измене Михайловича. Наши попытки склонить его на борьбу против немцев не удались. Когда он напал на нас в спину, мы разгромили его отряды».
Успехи партизанской армии Тито доставляли немало беспокойства эмигрантскому югославскому правительству и стоявшему за ним официальному Лондону, что стало очевидно после встречи Тито с англоюгославской миссией, добравшейся на подводной лодке до побережья Черногории. Глава миссии капитан Хадсон от имени эмигрантского правительства потребовал, чтобы Тито передал партизанские формирования под командование генерала Михайловича. Он заявил также, что правительство Великобритании обратится за содействием в этом вопросе к Советскому правительству.
Димитров, регулярно информировавший Сталина и Молотова о событиях в Югославии, направил им сообщение Вальтера о переговорах с Хадсоном. Возникла непростая ситуация. Ведь СССР не прерывал дипломатических отношений с этой страной даже после её захвата Гитлером и признал королевское правительство Югославии в изгнании, чтобы не осложнять отношения с союзной Великобританией. Поэтому Москва не могла ни открыто поддержать Тито, в том числе вооружением, ни обнаружить своё влияние на него. Оставалось заявить, что Советское правительство «не считает уместным вмешиваться в восстание в Югославии». Таким образом, партизанская армия осталась под фактическим контролем коммунистов.
Очевидно, в ответ на запрос Молотова Димитров направил ему в феврале 1942 года подробную справку о руководящем ядре Компартии Югославии. На целую страницу в справке расписана биография Тито. «Вальтер лично нам известен как способный работник и стойкий большевик», — подвёл итог его пространной характеристики Димитров. Через два месяца он послал Сталину письмо, в котором подчеркнул важность югославского участка «общего фронта борьбы против фашистких армий» и сделал вывод, что там «налицо большие возможности дальнейшего развития партизанского движения, вплоть до настоящей народной войны против оккупантов»
.
Шестидесятилетие наш герой встретил со смешанными чувствами. «Прямо не верится, что мне уже так много лет… — записывает он в дневнике 18 июня 1942 года. — Я стал стариком, не заметив этого… Хорошо, что официально ничего не отмечалось…»
По воспоминаниям очевидцев, сотрудники ИККИ, собравшиеся 18 июня в кабинете своего руководителя, преподнесли ему приветственный адрес. Димитров внимательно выслушал текст и, поблагодарив, заметил, что шестидесятилетие — не бог весть какая радость. Но различных приветствий и поздравлений пришло очень много, что, конечно, было приятно. Даже моряки парохода «Георгий Димитров» прислали радиограмму.
День рождения закончился домашним ужином в узком кругу: Елена, Вылко, Куусинен и Коларов с жёнами, Зинаида Гавриловна Орджоникидзе. Отсутствие за праздничным столом Тольятти, Тореза, Пика и других близких имениннику людей из состава коминтерновского руководства объяснимо: они еще пребывали в Уфе. Но отсутствие Мануильского не выглядит случайным, как и то, что его фамилия стоит в самом конце длинного списка поздравителей, что помещён в дневнике.
По всей видимости, усиленно уговаривая Димитрова в 1934 году возглавить Коминтерн, Мануильский полагал, что станет при нём негласным наставником и старшим советчиком, однако этого не произошло.
Наш герой, быстро и точно уяснивший характер отношений в высшем эшелоне власти, не счёл нужным делиться с кем-либо ни полномочиями, ни ответственностью. Временное охлаждение отношений между ними произошло в январе 1941 года. В дневнике этот эпизод описан так: «Объяснение с Мануильским. Странные заявления, как то: „Создаётся впечатление в ЦК, что я самоустраняюсь от работы. Там ничего не получают от меня, всё ты подписываешь и посылаешь. Я не смогу с тобой работать… ЦК будет решать“ и др. подобные несуразности. Видно, что-то неладное происходит. Когда я уже крепко взял работу в руки, ему становится неудобно. Надо быть готовым ко всяким неприятным неожиданностям».
Опасения Димитрова по поводу «неприятных неожиданностей» подтвердились. В том же январе сорок первого Дмитрий Захарович направил Молотову сигнал о промахе своего патрона, допущенном во время выступления перед партийным активом. Димитров упомянул об отвергнутом Болгарией предложении Советского правительства о заключении мирного договора. Мануильский шёпотом подсказал ему, что этот факт не публиковался в печати, и Димитров сделал поправку. Но Мануильскому, очевидно, захотелось выглядеть в глазах Молотова святее самого папы Римского
.
Сохранившийся в архиве набросок записки или устного выступления, составленный Д. З. Мануильским, добавляет выразительные штрихи к портрету представителя ВКП(б) в Коминтерне. Автор записки указывает на многочисленные упущения в работе ИККИ: Секретариат не собирается, повседневное руководство секретарями отсутствует, Готвальд выпивает, нет открытой критики недостатков, расшатывается дисциплина и т. д. Документ не датирован, но, по всей вероятности, относится к военному времени, когда в Коминтерне не очень следили за соблюдением демократических процедур. Был ли дан ход этим констатациям, осталось неизвестным, скорее всего — нет.
Затем, уже в разгар Отечественной войны, Мануильский был уязвлён тем, что его фактически отстранили от руководящей работы в ИККИ, направив в Главное Политуправление Красной армии в качестве представителя Коминтерна по делам военнопленных («на 80 % в Политуправлении, на 20 % в Коминтерне» — так оценил Димитров распределение его загрузки).
Новый год Димитровы встретили дома, в привычной семейной обстановке. Георгий Михайлович подвёл итог в дневнике: «Тяжёлый, суровый, но замечательный год уходит из истории! Год — по своему значению для будущего человечества — равняющийся многим десятилетиям!»
Сорок третий
Димитров справедливо назвал ушедший год замечательным. Именно в сорок втором закладывались основы коренного перелома в ходе войны. К концу декабря победный финал беспримерной Сталинградской битвы, длившейся шесть месяцев, уже не вызывал сомнений. Советские войска частью уничтожили, частью взяли в кольцо группировку противника (а под Сталинградом против Красной Армии сражались не только немцы — половина Европы участвовала в битве на Волге). В короткой записи Димитрова, датированной 1 февраля 1943 года, звучит ликование: «Закончена ликвидация группы немецко-фашистских войск в районе Сталинграда. Сдались в плен генерал Паулюс и шестнадцать генералов. 330 000 войск противника уничтожены или взяты в плен».
