Розе Юльевне тягостно было в одиночку проводить дни в гулкой тишине московской квартиры. Георгий Михайлович посоветовал ей пойти на курсы медицинских сестёр. И она увлеклась, стала осваивать новую профессию. Сдала экзамен и получила документ о присвоении квалификации операционной сестры. Вместе с Зинаидой Гавриловной Орджоникидзе стала работать в госпитале у Калужской заставы.
Сам он, как обычно, тоже находил забвение и утешение в работе, тем более что она шла стабильно. Аппарат ИККИ, как отлаженный механизм, вёл десятки и сотни дел на военном направлении. Секретариат ЦК ВКП(б) поручил наркому финансов СССР Звереву открыть Исполкому Коминтерна кредит на апрель — май в размере 30 тысяч американских долларов. Поэтому звонок от Молотова ночью 8 мая не вызвал у Димитрова никаких предположений о цели приглашения в Кремль. А речь вновь зашла о судьбе Коминтерна, причём, как ив 1941 году, неожиданно. Не далее как два с половиной месяца назад «Правда» опубликовала ответ Сталина на письмо коллектива ИККИ о собранных средствах в фонд постройки авиасоединения «Москва». Сталин передал коминтерновцам «братский привет и благодарность Красной Армии». Тогда Димитров посчитал этот факт высокой оценкой участия Коминтерна в Отечественной войне.
Теперь ситуация развернулась на 180 градусов. Резюме ночного вызова Димитрова и Мануильского в Кремль подано в дневнике сухо и кратко: «Пришли к выводу, что Коминтерн как руководящий] центр для компартий при создавшихся условиях является помехой самостоятельному] развитию компартий и выполнению их особых задач. Выработать документ о роспуске этого центра».
Так и писано чёрным по белому — «помехой»…
На следующий день Димитров слёг. Из пояснений докторов понял, что это «инфекция гриппа и реакция, наступившая вследствие исключительного нервного напряжения в связи со смертью Мити». О третьей причине доктора, разумеется, не могли знать.
Соблюдая медицинские предписания, Георгий Михайлович остался дома, но документ, подготовленный совместно с Мануильским, 11 мая был отправлен в Кремль. Вечером того же дня последовал вызов к Сталину. Проект получил одобрение. «Какие функции и под какой формой должны и дальше продолжать — поручено Маленкову и мне обсудить и приготовить конкретное предложение», — записал Димитров.
Проект постановления и процедура его принятия (должны были высказать мнение все секции Коминтерна) обсуждались на нескольких закрытых заседаниях Президиума ИККИ. Все, кто участвовал в обсуждении, поддержали самороспуск, усмотрев в столь радикальном шаге возможность широкого объединения всех антифашистских сил в едином фронте, но мотивировали свою точку зрения по-разному. Морис Торез заявил: «Нам, коммунистам, не удалось разбить социал-демократию, преградить путь к фашизму в ряде стран. Не удалось также помешать фашистам в развязывании ими грабительской войны. Старая форма международного объединения рабочих себя изжила». Васил Коларов тоже высказался за роспуск Коминтерна, давно переставшего, по его словам, быть на деле руководящим органом коммунистического движения. Коминтерн был создан в момент революционной бури, но надежды на быструю международную революцию не оправдались. Изменилась обстановка, Советский Союз является фактором такой огромной силы, что Коминтерн превратился в архаизм. Вильгельм Пик сомневался, что все партии настолько зрелы, что могут самостоятельно решать свои задачи. Например, желательна какая-то форма идейной помощи ГКП со стороны более опытных советских товарищей. Матьяш Ракоши предложил дополнить документ словами о пролетарской солидарности, «чтобы создать ясность у наших людей за границей». Ян Шверма сказал: «Вчера, когда я знакомился с проектом постановления, сердце сжалось. Я рос в Коминтерне, вся жизнь протекала с Коминтерном. Но это чувства. А политическое решение, предлагаемое в проекте, единственно правильное и мудрое»
.
Приняли следующую процедуру: опубликовать проект постановления за подписями членов Президиума ИККИ, находящихся в СССР, как предложение секциям Коминтерна и после этого запросить у них согласия. Обсуждались и организационные вопросы — о национальных радиопередачах, о сохранении заграничных бюро отдельных компартий, о связи с заграницей и другие. Димитров выразил уверенность, что многие функции ИККИ будут сохранены в той или иной форме.
Сталин лично направлял процесс роспуска Коминтерна. Ночью 19 мая Димитров вновь был приглашён в его кабинет, где с участием Молотова, Ворошилова, Берии, Маленкова и Микояна проект постановления был окончательно уточнён и доработан. Решили предупредить секции о предстоящей публикации важного документа, через десять дней напечатать его, а после получения согласия секций опубликовать итоговое коммюнике.
Однако Сталин уже на следующий день позвонил и спросил: «Нельзя ли сегодня дать в печати постановление Президиума? Следовало бы поспешить с опубликованием». Димитров пояснил, что шифрованное радиосообщение в данный момент рассылается партиям, и до тех пор, пока они его не расшифруют и не прочитают, публиковать постановление неудобно. Дату публикации перенесли на 22 мая.
На заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 21 мая, где присутствовали Димитров и Мануильский, Сталин ещё раз сформулировал мотивацию роспуска Коминтерна, которой следовало придерживаться. Он повторил тезис о невозможности руководить из одного центра партиями, которые в годы войны имеют столь разные задачи, и прибавил другой тезис: с роспуском Коминтерна враги уже не смогут называть коммунистов агентами иностранного государства в своих странах. Был ещё и третий довод, пожалуй, самый весомый. Сталин его не назвал, но едва ли Димитров о нём не догадывался — необходимость убрать все препятствия, мешающие укреплению сотрудничества СССР с союзниками в расчёте на обещанное открытие военных действий союзников против Германии в Западной Европе в 1943 году.
За день до этого заседания, 20 мая, В. М. Молотов, а затем И. В. Сталин принимали Джозефа Дэвиса, специального представителя президента Ф. Д. Рузвельта, в прошлом посла США в СССР. Цель миссии Дэвиса, вручившего советскому лидеру личное послание президента Соединенных Штатов, состояла в том, чтобы содействовать устранению осложнений, наслоившихся на отношениях между союзниками, и прояснить многие принципиальные вопросы. Одно из предложений, выдвинутых представителем президента Рузвельта перед Сталиным, касалось судьбы Коминтерна. Его роспуск, сказал Дэвис, произвёл бы благоприятное впечатление на западных союзников. Именно после беседы с Дэвисом Сталин позвонил Димитрову и спросил, нельзя ли ускорить публикацию постановления.
Небезынтересно также другое сопоставление дат: на следующий день после вылета Дэвиса из Вашингтона в Москву последовало приглашение Димитрова и Мануильского к Молотову, давшее старт процессу ликвидации Коминтерна.
Наконец, третье многозначительное совпадение, тоже едва ли случайное. Именно в те дни, когда Сталин и Молотов обсуждали с американским дипломатом пути укрепления межсоюзнических отношений, Рузвельт и Черчилль на встрече в Вашингтоне договорились об очередном переносе срока открытия второго фронта в Европе — на сей раз на весну 1944 года…
Вернувшись с заседания Политбюро в Исполком, Димитров собрал руководителей отделов, сообщил им, что роспуск будет проведён организованно, и попросил разъяснить сотрудникам, что они должны вести свою работу, как прежде, и ждать дальнейших указаний. Сам Георгий Михайлович все эти дни занимался текущими делами обычным порядком. Исполком Коминтерна продолжал движение по наезженной колее, подобно набравшему скорость локомотиву, и сразу остановить его было невозможно, да и незачем.
