Сентябрьское восстание 1923 года заняло своё место в череде жертвенных болгарских народных возмущений. Все они заканчивались не победой, а большой кровью, но вправе ли мы судить простой мерой «цена — результат» поступок тех, кто поднялся на бой за своё человеческое достоинство?
По подсчётам историков, восстание охватило 806 населённых пунктов Северо-Западной Болгарии, в 234-х сёлах была установлена рабоче-крестьянская власть. Но без общего плана и руководства восстание было обречено на неуспех и превратилось в разрозненные вооружённые стычки. Однако причины поражения были глубже, чем чисто военные просчёты. Революционное брожение, вызванное второй национальной катастрофой, оккупацией страны и глубоким экономическим кризисом, за пять лет значительно улеглось, чего не хотели признавать тогдашние руководители Коминтерна, которые подталкивали БКП к «захвату власти».
Расправа режима с поверженным противником была неадекватно жестока. Со дна общества поднялось всё самое гнусное и подлое, что сотворено во зло человеческому предназначению, — доносчики и ренегаты, добровольные палачи и мучители. «Ещё 21 сентября с разрешения царя военные суды становятся военно-полевыми. Это означает, что они официально получили право расправляться с лицами, причисляемыми к мятежникам, по „ускоренной процедуре“. Такой род правосудия применяется шире, чем того требуют обстоятельства. Происходят отвратительные эксцессы и в гражданской среде. В костре мести горит, помимо „сухого“, и несоразмерное количество „сырого“. По различным данным, число убитых в сентябрьских событиях составляет от 2500 до 5000 человек, значительно большее число подверглось арестам и истязаниям»
.
Так что вошедшее в политическую лексику двадцатых годов выражение «кровавый режим Цанкова» не является пропагандистским клише, хотя справедливости ради следует признать, что не сам профессор был организатором репрессий, а заправлявшие в его правительстве деятели и специальные службы. Июнь и Сентябрь 1923 года породили психологию ненависти и мщения, психологию тлеющей гражданской войны. Политические убийства и вооружённые акции стали привычной приметой повседневной жизни страны на многие годы.
Угли мщения
В лихорадке первых эмигрантских дней Васил Коларов и Георгий Димитров подготовили «Открытое письмо рабочим и крестьянам Болгарии»
. В нём подчёркнут народный характер восстания, ставшего следствием правительственного террора. В этих условиях Коммунистическая партия, «хотя и сознавала все трудности борьбы и недостатки организации, будучи партией трудового народа, не могла поступить иначе, кроме как поддержать дело народа…» Теперь, после поражения восстания, предстоит организованная вооружённая борьба с теми, кто «9 июня совершили вооружённый переворот и этим положили начало гражданской войне, в которой сентябрьские события являются лишь крупным эпизодом и которая не может закончиться иначе как окончательной победой трудового народа над его кровавыми тиранами, эксплуататорами и грабителями».
Димитров сам набрал текст «Письма» в одной из типографий югославского города Ниш. Затем отпечатанные листовки были доставлены в пограничный Цариброд, откуда болгарские железнодорожники переправили тираж в Софию.
Контуры будущего представлялись Георгию очень и очень неясными. Несколько сентябрьских дней превратили его из руководителя легальных профсоюзов в политического эмигранта, из депутата парламента — в преследуемого мятежника, из гражданина своей страны — в бездомного скитальца. Люба по-прежнему находилась в Самокове, фактически под домашним арестом, о других родственниках ничего не было известно. Особенно беспокоила судьба брата Тодора, сотрудничавшего с Военным центром партии.
В Югославию перебралось около тысячи повстанцев. На окраине города Ниш возник болгарский лагерь, устроенный с помощью югославских коммунистов. От эмигрантов Димитров постепенно узнавал подробности подавления восстания. Георгий Дамянов, командир отлично показавшей себя в боях Лопушанской дружины, рассказал, что в Фердинанде школы превращены в застенки, каждую ночь людей выводят на расстрел. В Ломе арестованных связали длинной верёвкой и прогнали по городу, как стадо, на экзекуцию. В Елисейне участников восстания и заподозренных в помощи повстанцам сбрасывали со скалы. А в Лопушне, родном селе Дамянова, каратели устроили «кровавое хорб»: арестованных выводили группами на сельский майдан, заставляли танцевать под музыку и вели отстрел…
Рассказы соотечественников множили бессильную ярость, подавить которую можно было единственным способом — приближением будущей победы. Коларов и Димитров продумали следующий план восстановления жизнедеятельности БКП: за границей образуется временный партийный центр, который поможет возродить разгромленные партийные комитеты в стране; он же послужит связующим звеном с Исполкомом Коминтерна, он же будет работает с политэмигрантами, он же поведёт за рубежом пропагандистскую кампанию. О переоценке действий ЦК и Военно-революционного комитета, поднявших людей на не подготовленное должным образом вооружённое выступление, не помышляли. Тот и другой стояли на прежней точке зрения: отказ от вооружённого восстания означал бы для партии потерю своего революционного естества, политическую смерть.
В разрозненных группах Земледельческого союза, сохранившихся после репрессий, шёл процесс самоопределения: левые проявляли готовность сотрудничать с коммунистами, правые надеялись на смягчение режима и возврат к легальной работе в рамках закона. Коларов и Димитров встретились с эмигрантскими деятелями БЗНС Александром Оббовым и Костой Тодоровым. Присматривались друг к другу, зондировали почву. Те и другие держали в уме одно: чей перевес ожидается в будущем рабоче-крестьянском (или крестьянско-рабочем?) правительстве. Делёж проектируемых портфелей в той ситуации выглядел, мягко говоря, преждевременным, но считался необходимым условием для договорённости о совместных действиях.
Предстояло избрать надёжное место пребывания задуманного партийного центра, поскольку Белград для этой цели совершенно не годился. Правительство Пашича хоть и предоставило приют противникам узурпатора Цанкова, но вряд ли станет терпеть присутствие в стране иностранной коммунистической организации, связанной с Советским Союзом. Наиболее приемлемым вариантом во всех отношениях представлялась Вена, где находился пункт связи ИККИ.
Беспокоило молчание Москвы. Оценка Коминтерном восстания и действий партийного руководства долго оставалась неясной. Приехав в Вену и встретившись с Милютиным и Абрамовичем, руководители неудавшегося восстания узнали о причинах молчания. Исполком Коминтерна обратился к рассмотрению ситуации в Болгарии с опозданием, уже после того как восстание потерпело неудачу. Не зная, что всё кончено, в Москве разработали план помощи повстанцам. Политбюро ЦК РКП(б) по докладу Зиновьева постановило послать в Болгарию военных специалистов из числа болгарских эмигрантов и, как только будет установлена связь с восставшими, немедленно переправить им оружие, «которое лежит в Севастополе, приготовленное для Болгарии»
. Только 4 октября открылась горькая правда. Но события в Болгарии остались на периферии внимания председателя ИККИ и его соратников, занятых подготовкой вооружённого восстания в Германии, успех которого должен был вызвать европейский революционный пожар.
