Критика «июньского руководства» шла под флагом большевизации БКП. О «недостаточной большевизации» партии не раз говорил и Димитров, опираясь на выдвинутую V расширенным пленумом ИККИ в апреле 1925 года задачу перестройки деятельности партий и очищение их от разного рода оппортунистов на основе опыта РКП(б). Но его понимание большевизации не сводилось к примитивному отбрасыванию всего, что связано с социал-демократическим этапом революционного движения, и механическому перенесению на болгарскую почву опыта русской партии. И то, что в официальном названии БКП(т. с.) присутствует указание на тесных социалистов, он считал принципиально важным. Было бы предательством по отношению к зачинателям болгарского социалистического движения, к памяти погибших товарищей объявлять «социал-демократическими пережитками» всё то, что достигнуто за десятилетия. Разве можно отбросить, как ненужный хлам, пропагандистскую и просветительскую деятельность тесняков, геройскую стачечную борьбу горняков Перника и транспортников Софии, антивоенные протесты, совместные акции с балканскими партиями и революционными профсоюзами, участие в основании Коммунистического Интернационала?.. Нет, отрицать революционный характер партии тесняков бессмысленно и нелепо. Другое дело — поставить вопрос об ответственности партийных вождей. За невмешательство в Солдатское восстание. За политику нейтралитета 9 июня. За доктринёрство и догматизм. Главный просчёт партии — прямолинейно негативное отношение к Земледельческому союзу. Не смогли правильно оценить значение проводимых БЗНС реформ и найти пути к сотрудничеству, а лозунг рабоче-крестьянского правительства фактически остался лишь фразой…
Резолюция Берлинской конференции внешне выглядела вполне пристойно: «старики» и «молодые» проголосовали за партийное единство и за формулу о непричастности ЦК БКП к теракту 1925 года. Те и другие согласились с исключением из партии двух бывших членов ЦК, в том числе Тодора Луканова, за правый оппортунизм. Бывшего политического секретаря ЦК Христо Кабакчиева не избрали в состав ЦК. Димитров дипломатично объяснил это решение тем, что у Кабакчиева «неподходящее положение в партии для предоставления ему какого-либо политического мандата»
[46].
По предложению Коларова конференция постановила, что Центральный комитет БКП будет состоять из двух частей — Внутреннего ЦК из пяти человек, работающего в Болгарии, и Заграничного бюро из трёх человек. На Загранбюро было возложено идейно-политическое руководство партией, разработка совместно с Внутренним ЦК и согласование с Исполкомом Коминтерна политической линии, а на ВЦК — реализация политической линии. Распределение ролей дало повод представителю комсомола Илии Васильеву заявить, что Загранбюро фактически превращается в Политбюро, а ЦК — в практического исполнителя. Но в создавшихся условиях такое решение было единственно возможным. Даже собраться в полном составе в Болгарии новоизбранный ЦК из-за неподготовленности нелегальной структуры и большого риска смог только в июне 1928 года.
В Загранбюро, помимо Коларова и Димитрова, делегировали также Петра Искрова, что должно было знаменовать единство политического руководства партии, в действительности отсутствующее.
Намеченные Берлинской конференцией планы находились в русле последних установок Коминтерна, нацеливших компартии на строительство единого фронта «снизу». Партиям надлежало «перетягивать» на свою платформу рабочих, «отрывая» их от социал-демократических и других некоммунистических политических организаций, неизбежно «дрейфующих в сторону фашизма». Эта тактика, сопровождаемая ультрареволюционной фразеологией, выглядела анахронизмом, вернувшимся из грозовых послевоенных лет. Димитров оказался в двусмысленном положении. С одной стороны, он проголосовал за резолюцию конференции и обязан был её исполнять. С другой — в его руках находились нити переговоров с левыми земледельцами, и он не собирался их рвать, даже когда видел банальное намерение Атанасова и Стоянова просто получать деньги Москвы под грядущее сотрудничество с БКП.
После отъезда Коларова в Москву Димитров, фактически ставший руководителем Загранбюро, приступил к формированию вспомогательного аппарата партии. Но всего через два месяца ему пришлось отправиться в Москву на конгресс Профинтерна. В мае — возвращение в Вену, а в июле — снова Москва, где начал работу VI конгресс Коминтерна.
Доклад Димитрова на IV конгрессе Профинтерна назывался «О мерах борьбы против фашизма и жёлтых союзов». «Жёлтыми» презрительно именовали реформистские профсоюзы, лидеры которых проводили политику сотрудничества с предпринимателями. Уже из названия доклада видна намеренная заострённость постановки проблемы: борьба против фашизма и борьба с рабочими организациями некоммунистической ориентации — в одном ряду.
В докладе Димитрова содержалось немало точных характеристик идеологии и политики фашизма. В то же время в нём видны передержки, отражающие не только господствовавшие в то время в коммунистическом движении взгляды, но и малую изученность этого нового социального явления. Так, Димитров утверждал: «Фашизм — это последняя фаза классового господства буржуазии. Все буржуазные страны последовательно переходят к фашизму раньше или позже — путём переворота или „мирным“ путём, в более жёсткой или в более „мягкой“ форме <…>» Досталось и реформистским профсоюзам: «В этом продвижении фашизма сверху (средствами государственного аппарата) вниз, к массам, его особенно ценными проводниками являются реформисты, которые <…> становятся открыто на фашистские позиции»
. Нельзя не увидеть в этих обличениях отсвет риторики Зиновьева о «социал-фашизме» и формулы Сталина о том, что социал-демократия и фашизм — «не антиподы, а близнецы».
Более реалистична речь Димитрова на третьем заседании VI конгресса Коминтерна, посвящённая борьбе с опасностью войны. Он заявил, что видит главную задачу балканских компартий в создании «революционного блока пролетариата, крестьянства и угнетённых национальностей для борьбы с наступлением капитализма и фашизма, с чрезвычайным режимом белого террора, с национальным гнётом и остатками феодализма, с империалистическим нажимом, с опасностями империалистической войны и военного нападения на Советский Союз»
.
Вокруг оценок «состояния здоровья» капитализма и перспектив «третьей революционной волны» развернулась настоящая борьба на пленарных заседаниях и в кулуарах конгресса За короткое время пребывания во главе ИККИ Н. И. Бухарин предпринял попытку соотнести доктрину мировой революции с реалиями эпохи. Анализируя развитие капитализма послевоенного времени, он пришёл к выводу о том, что стабилизация и подъём экономики в ведущих капиталистических странах являются не временным явлением, а следствием нового типа организующей и плановой силы государства в экономике. Поэтому вероятность возникновения новой революционной ситуации в результате внутренних кризисов отодвигается, уменьшается, и это должны учитывать коммунистические партии в своей тактике. По мнению Бухарина и его единомышленников, утверждение о том, что западный капитализм стоит на грани революционного взрыва, «в корне неправильно, политически вредно и грубо ошибочно». В отличие от «умеренных», как называли сторонников Бухарина, «оптимисты» усматривали за фасадом стабилизации глубокий внутренний кризис капитализма, чреватый скорыми революционными потрясениями, и обвиняли «умеренных» в правом уклоне. Участвовал ли Димитров в этих спорах — неизвестно. Скорее всего, нет. В своих выступлениях на конгрессе он не касался теоретических проблем, оставаясь исключительно в рамках своей «балканской провинции» и демонстрируя нацеленность на практические дела.
