Что делать, мой сын, если твоя жизнь подобна жизни нашего апостола Павла. Да благословит тебя Бог, мой сын»
.
Сравнение с апостолом Павлом, великим миссионером, без устали проповедовавшим учение Христа и обратившим в новую веру сотни человек, Георгий счёл подходящим. В ответном письме он по-своему интерпретировал этот образ: «Ты права: моя судьба в некотором отношении напоминает судьбу апостола Павла. Но он из Савла превратился в Павла. А я с самого начала был и остаюсь лишь „пролетарским Павлом“. Наверное, ещё в одном будет разница: конец моей жизни не будет таким трагичным, как у Павла.
Мне очень тяжело, что до сих пор нет вестей от Лены из Москвы
[53], и я, к сожалению, не могу знать опредёленно, что стало с Любой… Последним известием, полученным накануне моего ареста, было то, что я должен был подготовиться к её скорой кончине. Вероятнее всего, это уже произошло. Во всяком случае, я потерял мою незаменимую подругу жизни фактически в такой момент, когда она мне особенно нужна!..»
Георгий узнал о смерти Любы из очередного письма Магдалины. Сестра сообщила: «12 июня мы получили письмо от Лизы
[54]. — Она пишет, что Лена и дети здоровы, но Люба умерла. До последней минуты Люба была в полном сознании и очень интересовалась тобой и нами. Бедная, милая Люба. Её жизнь — сплошная борьба. Я вспоминала всю её жизнь и пришла к выводу, что она прошла в непрерывных душевных переживаниях. Тяжёлой, очень тяжёлой была её жизнь. Наша дорогая Люба жила только для тебя, милый брат, она отдала тебе всю свою жизнь. Ты был для неё всем, и с её смертью ты теряешь очень многое»
.
В дневнике смерть Любы отмечена одной строчкой в траурной рамке:
ЛЮБА УМЕРЛА 8 МАЯ
На самом деле это случилось 27 мая 1933 года.
День ото дня в следствие по делу о поджоге рейхстага втягивалось всё больше лиц. Димитрова допрашивали, устраивали очные ставки. Десятки запуганных лжесвидетелей или обычных людей, желающих получить вознаграждение, прошли перед ним. Сперва это были две дамы и один господин. Первая дама, продавщица из магазина Вертгейма, утверждала, что Димитров покупал у неё пивные бокалы. В другой раз иная комбинация: одна дама и два господина. Эти ничего не утверждали, просто испуганно глядели на предполагаемого поджигателя и что-то нашёптывали следователю. Потом настал черёд официанта из «Байернхофа», по доносу которого арестовали болгар, и тот признал в нём подозрительного иностранца, часто устраивавшего встречи в ресторане с другими иностранцами, в том числе и с Ван дер Люббе (так вот почему их троих сразу после задержания повезли в рейхстаг!).
Однажды, когда Димитрова демонстрировали в тюремном коридоре очередной даме, он сорвался. Угрожающе поднял руки в кандалах и закричал:
— Почему вы показываете меня, словно медведя в цирке, сотням незнакомых людей?
По команде следователя охранники схватили Димитрова и затолкали в камеру. Таким образом, у Фогта появилось формальное основание не снимать с опасного арестанта оковы.
На допросах продолжался нудный и не блещущий разнообразием обмен репликами по поводу бумаг, обнаруженных в квартире Мансфельдов.
— Что означает «Сообщение для немца с той стороны, связь с И…»?
— Я не помню. «И», во всяком случае, не значит «Иванов».
— Верно ли, что вы и есть Иванов?
— Нет, вовсе нет.
— Кто такой Р. Н.?
— Не могу дать никакой справки.
— Что означает «Вместо Кр. на эту работу найти партийного товарища»?
— Это относится к нашей работе в Болгарии.
— Кто такой «Султи»?
— Не помню.
Димитров не собирался называть ни одной фамилии, ни одного факта, который мог бы нанести вред товарищам. Адреса и телефоны в записной книжке были зашифрованы, пусть теперь ломают голову, зачем подследственному коммунисту понадобился телефонный номер полицейского участка…
Несколько раз Фогт опасно приближался к главной тайне, но одинаково бесстрастные ответы Димитрова не давали ему возможности сообразить, где на самом деле «горячо».
— Кто такой Кант?
— Этого я тоже не помню.
— Как же тогда случилось, что среди конфискованных у вас материалов находится также письмо от Канта к Гельмуту?
— Такого письма я не помню.
— Однако наличие этого письма позволяет заключить, что вы сами выступаете под псевдонимом «Гельмут» и что это имя является кличкой московского агента
[55].
— Я говорю, что не имел такого псевдонима и что всё это выдумка
.
Единственным фактом, который Фогту пришлось зачесть в пользу обвиняемого, — и фактом существенным! — было отсутствие Димитрова в Берлине в ночь пожара. По номеру телефона, оставленному попутчицей в его записной книжке, полиция разыскала фройляйн Рёслер, которая дала правдивые показания. Тем не менее подследственного повезли в Мюнхен для опознания (в тюремном дневнике есть краткая запись, датированная 24–26 мая: «Поездка в Мюнхен и обратно»). Там хозяин отеля подтвердил, что предъявленный ему господин действительно выехал вечером 27 февраля, расплатившись по счету, а дантист засвидетельствовал, что означенный господин был у него на приеме.
Итак, версия следствия о непосредственном участии Димитрова в поджоге развалилась, он получил алиби на ночь пожара. Однако торжествовать было рано. Фогт сформулировал обвинение по-другому: Попов получил задание поджечь зал, Танев сотрудничал с Ван дер Любе, а истинный организатор поджога Димитров специально уехал в Мюнхен, чтобы отвести от себя подозрение.
В первые дни следствия Димитров отрицал близкое знакомство с Поповым и Таневым, чтобы они втроём не выглядели в глазах следствия организованной группой. Теперь же это стало бессмысленно, и он заявил, что головой ручается за невиновность Попова и Танева, поскольку хорошо знает их по совместной работе в партии.
— Ваша голова теперь ничего не стоит, — сострил Фогт.
Мучительны в Моабите ночи. Из-за кандалов спать приходится, в основном, на спине, мышцы немеют, и от малейшего движения в теле возникает длинная ноющая боль. Лампочка под жестяным рефлектором светит прямо в лицо, так что даже перед закрытыми глазами из темноты постоянно всплывают красные круги.
