Суд. Берлин
В Берлине поначалу мало что изменилось: свидетели, допросы, вопросы, реплики. Доктор Зак пожаловался суду: «Димитров сидит за мной и всех перебивает, притом назвал Люббе идиотом». На следующий день председатель удалил Димитрова на три дня. «Я тут не только обвиняемый Димитров, но и защитник обвиняемого Димитрова, — резко выкрикивал подсудимый, когда его выводили из зала. — Вы отнимаете у меня право на защиту. Это неслыханно!»
В дни вынужденной изоляции он привёл в порядок заготовленные для процесса выписки и материалы. Присутствия духа не терял: «Только в тюрьме и в монастыре человек может лучше всего сосредоточиться».
В обширном послании к «многоуважаемому господину председателю суда» Димитров написал: «Я твёрдо убежден, что на этом процессе Ван дер Люббе является лишь, так сказать, Фаустом в деле поджога рейхстага, за спиной которого, несомненно, стоял Мефистофель поджога рейхстага. Этот жалкий „Фауст“ стоит сейчас перед Имперским судом, „Мефистофель“ же исчез!
Как случайный и невиновный подсудимый на процессе и ещё более как коммунист и член Коммунистического Интернационала, я глубоко заинтересован в том, чтобы дело о поджоге рейхстага было всесторонне и полностью выяснено и чтобы одновременно был обнаружен Мефистофель поджога. <…>
Защищаться и активно участвовать в процессе в качестве и подсудимого, и защитника самого себя — это моё естественное право.
Ясно, что никакими удалениями с заседаний суда и выездных судебных сессий меня не запугать»
.
Поскольку официальное следствие не было заинтересовано в поиске «Мефистофеля поджога», Димитров решил заняться этим сам.
Вместе с обвинительным заключением он получил схему рейхстага с точным обозначением коридоров, вестибюлей, лестниц, залов, кабинетов и служебных помещений. Такая же схема, только в десять раз крупнее, висела в зале суда, и Димитров хорошо запомнил обозначенный на ней путь поджигателя: вот он поднялся по лестнице, перелез через решётку, выдавил оконную раму, забрался в ресторан… Получается, что поджигатель должен был за четверть часа преодолеть значительное расстояние, множество препятствий и разжечь огромный пожар. Нелепость версии ясна даже неподготовленному человеку. Что же скажут многочисленные химики и специалисты по пожарному делу, приглашённые в качестве экспертов? Подождём, возможно, они выведут на след истинных поджигателей.
Когда Димитрова допустили на заседание, он за эту ниточку потянул и вытащил кое-что. Начальник пожарной охраны Берлина Темп, уволенный с должности ещё в марте, и новый бранд-директор Вагнер засвидетельствовали, что на месте пожара обнаружены факелы и следы жидких горючих материалов. Всё это Люббе никак не мог сам пронести в рейхстаг. И профессор термодинамики Йоссе сомневался, что голландец мог в одиночку за четверть часа устроить грандиозный пожар. Ведь для этого понадобилось минимум двадцать килограммов жидкого горючего, а может быть, все сорок. Как же он сумел протащить такие тяжести через решётки и окна? Всё наводило на мысль о том, что поджог был подготовлен заранее, а голландцу оставалось лишь зажечь спичку.
В ответ на вопросы Димитрова Ван дер Люббе невнятно бормотал, что действовал один. Истина, вероятно, была навек похоронена в его расстроенном мозгу.
Другую трещину в обвинении Димитров нащупал, когда прозвучало указание на Кёнигсдорф. Ему было известно, что это берлинское предместье облюбовано штурмовиками. И вот оказалось, что сутки накануне поджога Люббе провёл именно там — в ночлежном доме и полиции. Димитров направил председателю суда ходатайство о приглашении в качестве свидетелей служащих ночлежного дома и полицейских и предложил серию вопросов, которые следовало бы им задать. Но правосудие не торопилось выполнять рекомендации главного подсудимого. А таинственный «Мефистофель поджога» продолжал засылать на процесс новых и новых продавших ему душу «Фаустов».
Особенно возмутил Димитрова факт вызова в суд 31 октября в качестве свидетеля уголовника Лебермана, отбывающего наказание в тюрьме за воровство и грабёж. Леберман, явно рассчитывая на облегчение своей участи, утверждал, что в 1931–1932 годах у него были тайные встречи с Торглером, вербовавшим его для поджога общественных зданий, в том числе и рейхстага. «Круг свидетелей обвинения замкнулся этим свидетелем», — констатировал Димитров.
Вечером, вспоминая череду лиц, прошедших перед судом, он нарисовал схему кружащихся вокруг таинственного «Мефистофеля поджога» лжесвидетелей, озаглавив её «Чёртов круг».
К схеме дал следующие пояснения:
«1. Свидетель Карване — нацистский депутат рейхстага! (Торглер с „Люббе“!)
2. Свидетель Фрей — нацистский депутат рейхстага! (Торглер с „Поповым“!)
3. Свидетель д-р Дрёшер — нацистский журналист! (Торглер с „Димитровым“!)
4. Свидетель майор в отставке Д. Веберштедт — руководитель службы печати национал-социалистской фракции рейхстага. (Танев с „Люббе“ перед кабинетом Торглера!)
5. Свидетель Гельмер — нацист, официант в „Байернхофе“. (Димитров с Поповым и „Люббе“!)
6. Свидетель вор и морфинист Леберман — свидетель обвинения! (Торглер запланировал поджог рейхстага ещё весной 1932 г.!)
7. Уголовные преступники Кунцак — Гроте — Кемпфер»
.
Как будто вся нечисть слетелась на шабаш и кружится в вихре, погоняемая князем тьмы…
Первого ноября нацистский официоз «Фёлькишер беобахтер» подверг Бюнгера критике за либеральное отношение к Димитрову. На очередном заседании Бюнгер отреагировал на критику. Он заявил, что не понял высказывание насчёт круга свидетелей обвинения, замкнувшегося вором. Верховный прокурор тоже пожаловался на плохую акустику. Димитров пробормотал: «„Фёлькишер беобахтер“ может быть доволен», за что был удалён с заседания. На следующий день ситуация повторилась с той разницей, что на сей раз Димитров посоветовал верховному прокурору «ещё многому поучиться». Однако через день суду пришлось отменить своё собственное распоряжение и вызвать Димитрова, поскольку 4 ноября в суде допрашивался важный свидетель — премьер-министр и министр внутренних дел Пруссии, председатель рейхстага Герман Геринг.
«Нацистский вождь № 2» в форме штурмовика явился в сопровождении молодых офицеров военно-воздушных сил. Тяжёлым шагом, с поднятой в нацистском приветствии рукой, он прошёл к судейскому столу. Кинооператоры и фоторепортёры ловили каждое движение высокопоставленного свидетеля, а тот с удовольствием позировал, поворачивался то в одну, то в другую сторону с видом триумфатора.
Отбарабанив ответы на предусмотренные процедурой вопросы, он произнёс полуторачасовую речь, заключив её патетически: «Каков бы ни был исход процесса, я найду виновников, и они будут наказаны!»
