Двадцать седьмого в пять тридцать Димитров проснулся от лязга замка. В камеру ввалилось несколько человек во главе с Дильсом. Было ясно, что произошло нечто экстраординарное, и первая мысль обожгла: «Казни в тюрьмах совершаются на рассвете».
Насладившись произведённым эффектом, секретарь следственной комиссии Рабен скомандовал:
— Встать и собрать вещи! Быстро, быстро!
— Что это значит?
Дильс вместо ответа протянул лист бумаги. Это было официальное извещение о высылке от 27 февраля 1933 года. В нём говорилось:
«Господину Георгию Димитрову
Вы и двое Ваших соотечественников изгоняетесь с территории прусского государства, а следовательно и из германского рейха. Поэтому Вы, а также Попов и Танев по указанию господина премьер-министра Пруссии освобождаетесь из-под охранного ареста. Для осуществления изгнания Вы и двое других вместе с сопровождающими лицами сегодня же будете отправлены самолётом до германской имперской границы. Дильс»
.
— Вам всё ясно, Димитров?
— Да.
— В шесть тридцать машина должна отправиться в Темпельхоф, чтобы успеть к самолёту. Вылет в семь часов двадцать пять минут.
— Я прошу известить об этом советское посольство.
— Этого не требуется.
— Там знают?
— Они будут знать.
— Тогда дайте возможность сообщить родным.
— Нет.
На «нет» и суда нет. Иная забота стала занимать его мысли, когда ранние визитёры ушли: будет ли позволено увезти с собой бумаги? Их накопилось довольно много. Ценность огромная! О его архиве гестаповцы в спешке, видимо, не подумали. Не спрашивать же… И он стал методично укладывать бумаги в свой большой чемодан, доставленный в тюрьму Мансфельдом. Набил полный чемодан, оставив в камере часть вещей.
В начале седьмого Димитрова вывели во двор. Там уже находились встревоженные Попов и Танев.
— Нас высылают, — успокоил их Димитров. — Надо думать, сейчас они ничего не посмеют сделать. За нами Москва!
На аэродроме гудел самолет — обычная рейсовая машина, из которой высадили пассажиров. Дильс задержал Димитрова у трапа:
— Мы хотим хороших отношений с СССР, иначе вас не выслали бы в Москву. С вашей стороны было бы благородно воздержаться от враждебных выступлений против германского рейха и лично господина премьер-министра Геринга.
Глядя в глаза Дильсу из-под низко надвинутой шляпы, бывший подсудимый и заключённый отрезал:
— Ничем не могу помочь господину премьер-министру. У меня был случай убедиться в его великодушии.
И, резко повернувшись, ступил на лесенку, приставленную к раскрытой двери «дорнье».
Прощай, Германия!..
Самолёт оторвался от земли, лёг на левое крыло, и внизу, в серой кисее февральского утра, вздыбились прямоугольники берлинских кварталов, обступивших изгибы Шпрее. Димитров попробовал найти знакомые вокзалы, парки, площади, что было непросто с высоты. Взгляд наткнулся на чёрную тушу рейхстага с просвечивающими ребрами купола. Брызнувший в стекло луч окрасил картину багрянцем. Занимался день двадцать седьмого февраля — годовщина поджога.
Интерпретации
В 1999 году заново отремонтированное и частично перестроенное здание рейхстага стало местом работы бундестага — парламента объединённой Германии. Теперь оно увенчано стеклянным куполом, спроектированным знаменитым британским архитектором Норманом Фостером. Кусок стены с выбоинами от снарядов и надписями, сделанными советскими солдатами в мае 1945-го, демонстрируют туристам как местную достопримечательность.
А о пожаре 1933 года нет никаких напоминаний. И всё-таки следы остались, только переместились в иную сферу. Расследование поджога рейхстага продолжается. И так же, как в прошлом, далеко не все его участники озабочены установлением истины. Ведь не случайно родилась формула, утверждающая, что история — всего лишь политика, опрокинутая в прошлое. Есть, например, такой приём перекройки прошлого, как избавление от фактов, не укладывающихся в требуемую идеологическую схему. Поэтому иные современные авторы (в том числе и болгарские) описывают жизненный путь Георгия Димитрова, не упоминая о Лейпцигском процессе. Но не станем делать им рекламу.
События тех далеких лет принадлежат к числу драматических сюжетов, которые сохраняют в массовом сознании привкус тайны и потому побуждают историков, журналистов и писателей вновь и вновь обращаться к архивам и свидетельствам современников, сопоставлять факты, выдвигать свои версии случившегося и дискутировать. Поджог рейхстага и его последствия стали темой многочисленных исследований, документальных и художественных произведений, журналистских статей и очерков, телепередач, кинофильмов, рисунков, плакатов, живописных полотен, фотоальбомов. Из них можно скомпоновать три группы.
Первая группа — публикации, авторы которых придерживаются наиболее распространённой и многократно подтверждённой точки зрения. Они считают, что Ван дер Люббе не мог в одиночку устроить пожар подобного масштаба и был лишь орудием в руках нацистов, которые нуждались в крупной провокации, чтобы разом покончить со своими политическими противниками. Этот вывод, к которому пришёл в ходе судебного процесса Георгий Димитров, подкреплён в последующие годы убедительными фактами и свидетельствами.
В одном из репортажей с Нюрнбергского процесса корреспондент газеты «Красная звезда» Юрий Корольков сообщил о существовании важного документа. Это заявление командира берлинских штурмовиков Карла Эрнста, в 1934 году обвинённого в заговоре против Гитлера и расстрелянного эсэсовцами. Накануне ареста Эрнст написал следующее: «Я делаю это по совету моих друзей, так как я получил известие о том, что Геринг и Геббельс составили против меня заговор. Если я буду арестован, нужно немедленно информировать их о существовании этого документа. Я заявляю, что я поджёг рейхстаг 27 февраля 1933 года. <… > Геринг дал мне план здания, расстановки часовых и расписание их контрольных обходов. <…> Было договорено, что во время пожара Геринг будет находиться не дома, а в Министерстве внутренних дел. Мы решили, что Ван дер Люббе влезет в окошко из ресторана рейхстага, так как это самое подходящее место. Ван дер Люббе до последней минуты был уверен, что он работает один».
Об этом же рассказывает американский журналист Уильям Ширер в двухтомнике «Берлинский дневник». Он пишет: «Этот пироманьяк (Ван дер Люббе. — А.П.) явился для нацистов счастливой находкой. Они обнаружили его несколькими днями раньше в баре. Кто-то из штурмовиков подслушал, как Люббе хвастал, будто пробовал устроить пожар в ряде правительственных зданий, а теперь собирается поджечь рейхстаг». Можно почти не сомневаться, пишет далее Ширер, что идея поджога принадлежала Геббельсу и Герингу. Ганс Гизевиус, в то время чиновник Министерства внутренних дел Пруссии, показал на процессе в Нюрнберге, что именно Геббельс первым предложил поджечь рейхстаг, а Рудольф Дильс, шеф гестапо, добавил, что Геринг во всех подробностях знал о плане поджога и приказал ему заранее подготовить список лиц, подлежащих аресту сразу после пожара. Генерал Франц Гальдер, бывший начальник генерального штаба, продолжает Ширер, заявил на суде, что однажды Геринг сам похвастался, будто пожар — его рук дело. «В 1942 году на завтраке по случаю дня рождения фюрера разговор коснулся здания рейхстага и его архитектурной ценности, — засвидетельствовал Гальдер. — Я собственными ушами слышал, как Геринг, прервав беседу, громко сказал: „Уж кто-кто, а я действительно знаю всё про рейхстаг, потому что я поджигал его!“ При этом он шлёпнул себя ладонью по ляжке».
