В заключительной речи на процессе Димитров клеймил Круппа и Тиссена, германские шовинистические круги и вождей социал-демократии за то, что к власти в Германии пришли нацисты, но не упомянул о той доле исторической ответственности, которую (он уже сознавал это) несли Компартия Германии и Коминтерн. Моральный императив большевиков запрещал выносить внутрипартийные разногласия за пределы партийной аудитории. Теперь же страницы тюремных записей вновь и вновь подводили Димитрова к вопросу, который настойчиво требовал ответа: как остановить фашизм, расползающийся, подобно заразе, по Европе? Размышления подводили его к неизбежному выводу о необходимости критического пересмотра тактики коммунистических партий, в том числе и в первую очередь пересмотра отношений с социал-демократическими партиями и организациями — наиболее массовым отрядом международного рабочего движения. Как подступиться к такой задаче, с чего начать и в каком направлении действовать — об этом предстояло ещё думать.
Он, конечно, понимал, что ступает на опасный путь, вторгаясь в область политических решений, принимаемых на самых верхних этажах коминтерновской пирамиды, — ведь формально он являлся всего лишь кандидатом в члены ИККИ. Падение Николая Бухарина показало, сколь опасными могут быть опрометчивые шаги.
С другой стороны, несколько лет, проведённых в отдалении от политической кухни Коминтерна, дали ему моральное право как бы немного со стороны судить о том, что на этой кухне происходит. В период работы в Европе он пребывал, что называется, в гуще исторических событий, напрямую общался не только с руководителями европейских компартий, но и с левой интеллигенцией, представителями антивоенных и антифашистских организаций; он на собственном опыте познал, что такое идеология и практика нацизма. Благодаря этому его взгляд на вещи освободился от многих предвзятостей и догм, свойственных кабинетным теоретикам мировой революции. Можно сказать, что он испытал воздействие европейского политического опыта, не утратив при этом своей преданности коммунистической идее в её советском варианте.
В конце 1933 года суммарная численность компартий в капиталистических странах заметно сократилась в результате репрессий и составила 732 тысячи человек (для сравнения: в ВКП(б) состояло больше трёх миллионов). Особенно большие потери понесла Компартия Германии. Но коммунисты продолжали играть заметную роль на мировой политической сцене, их голос звучал внушительно. Ведь за ними шли значительные беспартийные массы, которые поддерживали их на парламентских выборах, состояли в профсоюзных и иных организациях, примыкающих к компартиям, участвовали в крупных национальных и международных акциях, проводимых Коминтерном и его секциями. Так, на выборах в германский рейхстаг, прошедших 5 марта 1933 года в обстановке разнузданного террора, за КПГ было подано 4,8 миллиона голосов. Показательно, что СДПГ получила поддержку более 7 миллионов избирателей. Сам ход истории делал два социалистических течения естественными союзниками в борьбе с фашизмом.
Осознание неизбежности совместных действий привело к неожиданным на фоне многолетней вражды инициативам. Конференция семи левых социалистических партий в Париже обратилась к руководителям Коммунистического и Социалистического Интернационалов с предложением созвать конференцию для выработки плана совместных действий против фашизма и мировой контрреволюции. Социнтерн заявил о готовности к соответствующим переговорам с Коминтерном и призвал прекратить взаимные нападки. В некоторых компартиях также обозначилось стремление к совместным действиям — не только «внизу», но и на уровне региональных организаций. Шаги к единству рабочего движения сделала, например, Французская компартия, начав массовые акции совместно с социал-демократическими рабочими. Однако Исполком Коминтерна не поддержал её, указав, что коммунисты «сползли к единому фронту с верхушками ВКТ (Всеобщей конфедерации труда. — А.П.), христианских и других союзов».
Идея переговоров на уровне двух Интернационалов, поддержанная в ряде компартий, также оказалась похороненной в Коминтерне. Но и Исполком Социнтерна отверг предложение Исполкома Коминтерна о переговорах на уровне высшего руководства, подозревая коммунистов в неискренности и стремлении захватить первенство (к чему на самом деле и вёл дело Исполком Коминтерна). Кампания взаимных обвинений продолжалась. Этот обмен ударами можно было бы назвать игрой в политический пинг-понг, если бы за изощрёнными словесными баталиями не стояли судьбы Европы и всего мира, жизни миллионов людей.
Прошедший в ноябре 1933 года XIII пленум Исполкома Коминтерна стал апофеозом ошибочного курса. Ораторы говорили о том, что стабилизация капитализма заканчивается, близится новая волна классовых сражений и войн. Социал-демократия была объявлена «основным виновником» прихода Гитлера к власти. Максималистский лозунг «Класс против класса» из пропагандистского инвентаря первых лет Коминтерна вновь зазвучал в полную силу. Директивы секциям Коминтерна заканчивались призывом: «За революционный выход из кризиса, за советскую власть!»
В первые дни пребывания Димитрова и его товарищей в Москве отмечалось 15-летие Коминтерна. В тезисах для докладчиков, выпущенных отделом агитации и пропаганды ИККИ, прошедшие годы характеризовались как «15 лет неравномерного, но неуклонного развития мировой пролетарской революции». В адрес компартий высказывался упрёк, что они «недостаточно широко разворачивают наступление на международную социал-демократию, беспримерное предательство и развал которой создают для этого наступления исключительно благоприятные условия»
. Из этих слов вполне можно было сделать вывод, что Гитлер, загнавший в концлагеря тысячи социал-демократов, сделал благое дело для коммунистов.
Своеобразной иллюстрацией господствовавших в коммунистической среде того времени взглядов является русский вариант немецкой песни «Заводы, вставайте!», ставшей неофициальным гимном Коминтерна. В ней звучит призыв: «Наш лозунг — Всемирный Советский Союз!»
[64]
Нет ничего необычного в том, что и наш герой представлял таким же магистральный путь мирового развития. «Колесо истории вертится, движется вперед, к советской Европе, к всемирному союзу советских республик, — написал Димитров в проекте заключительной речи перед оглашением приговора. — И это колесо, движимое пролетариатом под руководством Коммунистического Интернационала, не удастся остановить ни истребительными мероприятиями, ни каторжными приговорами, ни смертными казнями. Оно вертится и будет вертеться до окончательной победы коммунизма!» Фразы, проникнутые глубокой верой в конечную победу мировой революции, не были им произнесены, поскольку к тому времени председатель лишил его слова.
Установкам XIII пленума ИККИ не суждена была долгая жизнь. Уже в 1934 году в ряде компартий стали расти сомнения, всё острее ощущалась потребность пересмотра догматических схем. В подготовительных материалах к VII конгрессу Коминтерна, намеченному на вторую половину года, появились рассуждения о переходных политических лозунгах «по линии антифашистской борьбы». Однако в ИККИ не нашлось авторитетного деятеля, который взял бы на себя смелость выступить возмутителем умов. Георгий Димитров решился на такой шаг. Не будучи новичком в политике, наш герой понимал, что в необходимости перемен следует убедить в первую очередь не членов Исполкома Коминтерна, а Сталина. Тот факт, что после XVII съезда ВКП(б) Иосиф Виссарионович перестал называться генеральным секретарем ЦК, только наивному простачку мог показаться знаком наступления эпохи коллективного руководства. Сталин был по-прежнему вождь не только большевистской партии и Советского государства, но и всего мирового коммунистического и рабочего движения. Плакат, помещённый в «Правде» по случаю 15-летия Коминтерна, прочитывался без вариантов: Сталин был изображён стоящим за высокой трибуной, как бы вырастающей из земного шара, над его головой развевался стяг с профилем Ленина, а внизу были изображены фигурки людей с приветственно поднятыми руками.
