— Итак, — приступил инспектор, открывая записную книжку и снимая колпачок с ручки «Биро». — С самого начала.
— Я не могла уснуть, видите ли, — начала я.
— Не с этого начала, — сказал инспектор Хьюитт, не поднимая глаз. — Расскажи мне о церковном празднике.
— Я пошла в палатку цыганки, чтобы она предсказала мне будущее.
— И она предсказала?
— Нет, — соврала я.
Последнее на земле, чем я хотела бы поделиться с инспектором, так это женщина на горе — женщина, которая хочет вернуться домой с холода. Также я не собиралась рассказывать ему о женщине, которой я стану.
— Я опрокинула ее свечку и не успела ничего понять, как я… я…
К моему превеликому удивлению, моя нижняя губа задрожала при воспоминании.
— Да, мы слышали об этом. Викарий смог предоставить нам подробный отчет, и доктор Дарби тоже.
Я сглотнула, думая, доложил ли ему кто-нибудь о том, как я пряталась за киоском, пока палатка цыганки не сгорела дотла.
— Бедняжка, — ласково сказал он. — Тебе изрядно досталось, не так ли?
Я кивнула.
— Если бы я только знал, через что ты уже прошла, я бы отвез тебя прямо в больницу.
— Все в порядке, — сказала я храбро. — Я буду в порядке.
— Правда? — переспросил инспектор.
И внезапно из меня полилось все: от праздника до Изгородей, включая кипятившуюся миссис Булл; от откровенно сфабрикованного рассказа о пробуждении посреди ночи и беспокойстве о здоровье цыганки до того, как я обнаружила ее в луже крови на полу фургона, я не упустила ни единой подробности.
За исключением Бруки Хейрвуда, конечно же.
Я приберегла его для себя.
Это был великолепный спектакль, если можно так сказать. Как мне пришлось узнать еще в нежном возрасте, нет лучшего способа замаскировать ложь, чем завернуть ее в эмоциональный поток правды.
Все это время «Биро» инспектора Хьюитта порхало над страницами, покрывая каждый сантиметр бумаги записями. Должно быть, он изучал какую-то из систем стенографии, лениво думала я, пока он писал свои каракули. Позже он приведет эти записи в более развернутый, аккуратный и разборчивый вид.
Возможно, он надиктует их своей жене Антигоне. Я познакомилась с ней незадолго до кукольного спектакля в приходском зале. Помнит ли она меня?
Мысленно я увидела, как она сидит перед печатной машинкой за кухонным столом в коттедже, обставленном с большим вкусом, выпрямившись, с идеальной осанкой, ее пальцы выжидательно зависли над кнопками. На ней серьги-кольца и шелковая блузка устрично-серого цвета.
«Флавия де Люс? — скажет она, глядя большими темными глазами на мужа. — Это ведь та очаровательная девочка, которую я видела в Святом Танкреде, дорогой?»
В уголках глаз инспектора Хьюитта появятся морщинки.
«Та самая, любовь моя, — ответит он, покачивая головой при воспоминании обо мне. — Та самая».
Мы добрались до конца моих показаний, до того, как инспектор сам приехал на место происшествия в Изгороди.
— Пока достаточно, — сказал он, захлопывая блокнот и убирая его во внутренний карман пиджака. — Я попросил сержанта Грейвса зайти попозже и взять у тебя отпечатки пальцев. Простая рутина, конечно же.
Я нахмурила брови, но в глубине души не могла сильнее обрадоваться. Детектив-сержант с ямочками, подмигиваниями и улыбками стал одним из моих любимцев в полицейском участке Хинли.
— Полагаю, они будут повсюду, — услужливо сказала я. — Мои и доктора Дарби.
«И того, кто напал на цыганку», — мог бы добавить он, но не стал. Вместо этого он поднялся и протянул мне ладонь для рукопожатия так официально, как будто мы были на королевском приеме.
— Спасибо, Флавия, — сказал он. — Ты очень помогла мне… Впрочем, как всегда.
Как всегда? Это что, колкость?
Но нет, его рукопожатие было твердым, и он взглянул мне прямо в глаза.
Боюсь, я самодовольно ухмыльнулась.
7
— Доггер! — сказала я. — Полиция придет, чтобы взять у меня отпечатки пальцев.
Доггер оторвался от обширного ассортимента серебряных столовых приборов, которые он полировал на кухонном столе. Секунду его взгляд был непонимающим, и затем он ответил:
— Надеюсь, они вернут вам их в целости и сохранности.
Я моргнула. Доггер пошутил? Я отчаянно понадеялась, что так оно и есть.
Доггер пережил ужаснейшие лишения на Дальнем Востоке во время войны. Теперь его разум, как иногда казалось, представлял собой безумную мешанину из поврежденных подвесных мостов, соединяющих прошлое и будущее. Если он и шутил когда-то раньше, я ни разу этого не слышала. Что ж, это может быть единичный случай.
— О! Ха-ха-ха! — Я рассмеялась слишком громко. — Очень хорошо, Доггер. Вернут мне в целости и сохранности… Я должна запомнить, чтобы пересказать миссис Мюллет.
Я вовсе не собиралась делиться этой репликой с нашей кухаркой, но подчас лесть не знает, когда остановиться.
Доггер изобразил слабую улыбку, положив одну вилку на место и взяв другую. Столовое серебро де Люсов хранилось в темном створчатом ящике, и когда его открывали, на свет являлся впечатляющий ассортимент вилок для рыбы, черпаков для пунша, старинных чайных ложек с дырочками,
[16]
лопаточек для извлечения костного мозга, ложек с зубчиками для лобстеров, щипцов для сахара, ножниц для винограда и лопаток для пудинга — все разложено ступеньками, словно косяк серебряных лососей, выпрыгнувших на каменную лестницу из ручья цвета виски где-то в Шотландии.
Доггер приволок этот ящик на кухонный стол для ритуальной чистки столового серебра, кажущегося бесконечным процесса, за которым я никогда не уставала наблюдать.
Миссис Мюллет любила рассказывать, как однажды, когда я была маленькой, меня нашли на столе, где я сидела и играла в куклы, которых соорудила, нацепив на семейство серебряных вилок свернутые салфетки. Их одинаковые лица — длинные носы и круглые щеки — были слегка намечены выгравированными буквами «Д» и «Л» на верхушке каждой ручки, и требовалась приличная доля воображения, чтобы их отличить одну от другой.
