В конце концов Валентина и ее подруги приняли смелое решение бежать. Сама она так рассказывала об этом:
«И вот мы приняли решение бежать. А как, куда? Переправиться через Волгу на пристань невозможно: команда – студентов не перевозить. Узнали от местных жителей, что есть пристань на этом берегу. Ночью, когда все уснули, мы, не поставив в известность нашего руководителя, собрались за деревней, нашли проводницу, собрали все гроши, чтобы заплатить ей, и отправились в путь.
Дорога шла темным лесом. И вот наконец пристань. Вскоре подошел пароход. Нас не сажали. Тогда мы все разом бросились по мосткам и расположились вдоль палубы. Выгнать нас было невозможно».
Вернувшись в свой институт, грязные, обутые в лапти девушки сразу отправились к директору. При первой встрече тот стал угрожать, что не выдаст карточек и стипендии за лето. В ответ смелые студентки устроили сидячую забастовку, а именно каждый день приходили к кабинету директора и сидели на виду у всех. В итоге их вынуждены были простить, и все положенные карточки и деньги они получили.
[128]
Надо сказать, что девушкам в данном случае повезло, – война уже закончилась и сталинская репрессивная машина сбавила обороты. Согласно постановлению Госкомитета обороны № 4556 от 13 ноября 1943 года, виновные в уклонении от мобилизации на лесозаготовки или самовольном уходе с работы до выполнения установленных норм подлежали направлению на лесозаготовки уже в принудительном порядке и лишались оплаты труда. А в случае «злостного уклонения» виновные приговаривались к лишению свободы.
[129] Таково было Советское государство, руководствовавшееся в основном четырьмя принципами: «заставить», «запугать», «наказать», «посадить».
Активное привлечение неработавших граждан, в первую очередь студентов, к лесозаготовкам начало практиковаться с лета 1943 года. Как правило, период мобилизации «в лес» длился с 1 августа по 15 сентября. Практиковались также всякого рода мобилизации на заготовку торфа. Дело в том, что «классического» топлива, то есть мазута и угля, по ряду причин в годы войны, особенно начиная с осени 1942 года, катастрофически не хватало. И на смену им почти повсеместно пришло «подножное» топливо – торф, который надо было собирать с высохших болот.
На торфозаготовках тоже грубо попирались права человека. Так, 23 октября 1943 года Госкомитет обороны приказал на время работы отбирать у прикрепленных работников паспорта, дабы те не могли сбежать.
[130] Между тем условия труда на торфопредприятиях были из ряда вон плохие. Типичный пример – Чернораменское торфопредприятие. Рабочие, прибывавшие туда на работу по мобилизации, не обеспечивались ни одеждой, ни питанием. Часто им приходилось работать по колено в воде по 12 часов в сутки. Кругом было зловоние и ползали змеи и ящерицы, роились тучи комаров. Помещения для сушки одежды не было. Из-за отсутствия питьевой воды рабочим приходилось пить прямо из болота.
[131] В общем, вырисовывается картина, больше похожая на сцены из Древнего мира.
Также время от времени народ сгоняли на уборку урожая, строительство бомбоубежищ, восстановление тех или иных разрушенных бомбардировками объектов и т. п.
Глава 7
«Хлеб в военных условиях тоже оружие»
Карточка дороже денег
«Хлеб в военных условиях тоже оружие», – писала газета «Горьковская коммуна» 14 октября 1942 года.
В Советском Союзе продовольствия никогда не было в избытке, а с началом войны положение стало еще более ухудшаться. Это дало повод постепенно вводить карточную систему распределения. Первой она была введена в столице уже в начале войны. 16 июля отдел торговли Моссовета подписал распоряжение № 289 о введении карточек на некоторые продукты и промтовары в городе Москве. Затем 18 июля карточки были введены в Ленинграде и окрестных городах. На председателей исполкомов райсоветов возлагалась задача «разъяснить трудящимся значение карточной системы для организации бесперебойного снабжения населения».
[132] Первоначально карточки вводились на хлеб, крупу, сахар, масло, мясо, рыбу, кондитерские изделия, а из промтоваров – на мыло, обувь, ткани, швейные, трикотажные и чулочно-носочные товары.
Нормы снабжения устанавливались в зависимости от наличия (с учетом производства) тех или иных товаров и были дифференцированы по группам населения в зависимости от характера и важности выполняемой работы. Но были и исключения. Попав в категорию «ударников» и «стахановцев», можно было получить дополнительные талоны. Их также получали рабочие горячих цехов, доноры, больные и беременные женщины. Карточки и талоны сами по себе создавали широкое поле для коррупции и мошенничества.
Уже 14 августа прокурор города П. Н. Самарин направил в Московский горком партии докладную записку о нарушениях при выдаче продуктовых карточек: «Работники, проводящие оформление выдачи продовольственных и промтоварных карточек, инструкциями Наркомторга СССР по снабжению своевременно проинструктированы не были, а районные карточные бюро глухой проверки выдачи карточек не проводили, никакого контроля за работой учреждений и домоуправлений по выдаче карточек не осуществляли и не осуществляют до последнего времени, что создает атмосферу полной бесконтрольности и способствует совершению различного рода злоупотреблений. Особенно бесконтрольно работают продовольственные магазины, где учет талонов со дня введения карточек и по настоящее время не ведется».
[133]
Уполномоченный ГКО по обеспечению Ленинграда продовольствием Д. В. Павлов вспоминал:
«Если человек владел лишней карточкой, то он имел ни с чем не сравнимое преимущество перед другими. Поэтому эгоисты и проходимцы стремились всеми неправдами заполучить две, а если представлялся случай, то и больше карточек. Они всеми средствами во имя живота своего добывали всякого рода талоны на дополнительное питание…
Ошибочно выданные или обманно полученные карточки приводили к дополнительному расходованию продуктов питания, а в условиях осады города это равносильно удару в спину. Однако эгоисты, в худшем смысле этого слова, фабриковали ложные справки, мошеннически, где удавалось, получали дополнительные карточки. Пути к незаконному приобретению их изобретали самые различные. Некоторые управдомы в сговоре с дворниками выписывали карточки на вымышленных лиц; возвращаемые жильцами карточки на выбывших или умерших людей в ряде случаев присваивались нечестными работниками в домоуправлениях, на предприятиях. Они использовали каждое упущение управления по учету и выдаче продовольственных карточек… Карточка была дороже денег, дороже картин великих живописцев, дороже всех других шедевров искусства».
[134]
