Когда колокольчик оказался у неё в руках, девушка сняла с него длинное крепление и изогнула его, превратив в отмычку. Несколько мучительных минут, и Ника уже была на свободе…
* * *
Когда Папа Карло показался на пороге мастерской, его уже ждали…
Все девять клеток были открыты, и творения безумного кукольника вырвались на свободу.
– Миша! – в ужасе закричал Папа, хлопая себя по карманам в поисках пультов.
– Он уже здесь, – тихо сказала Ника, сдёргивая темную ткань со стола, на котором лежали великан и его мать. А точнее то, что от них осталось…
– С детства люблю сборные модели, – оскалился Терминатор, кинув отрубленную ступню великана под ноги Папе.
Кольцо живых игрушек, жаждущих мести, всё плотнее сжималось вокруг своего создателя…
Ника вышла из подвала и поднялась на первый этаж. Через дверь мастерской всё ещё были слышны громкие крики Папы Карло и звук ревущего мотора пилы. Но её это уже мало заботило.
Прихватив из мастерской пару инструментов Папы Карло, девушка уверенной походкой направлялась домой. Ника всегда считала странным повышенный интерес своего парня к куклам. Пожалуй, им стоит поговорить об этом…
Маршрутка
Дул сильный, пронизывающий до костей, осенний ветер. Юля стояла на остановке неподалеку от института и ждала свою маршрутку.
Рядом с ней ждала маршрутку старая ветхая бабулька, укутанная по самые глаза в серый пуховый платок, она постоянно перетаскивала свою большую клетчатую сумку из одного места в другое, при этом бормоча себе под нос какие-то слова.
Подъехала маршрутка. Бабка стала пытаться пропихнуть свой огромный баул в двери. Юля уже закоченела на морозе и решила помочь, чтобы ускорить процесс. На удивление девушки, сумка оказалась весьма тяжелой и влажной.
Наконец все пассажиры заняли свои места, и маршрутка тронулась.
Трудно сказать, сколько прошло времени, пока Юля стала замечать на себе недобрый взгляд мужика напротив. От этого девушке было не по себе, и она придвинулась ближе к бормочущей бабке.
– На Ленина остановите, – попросила водителя Юля и вышла на остановке.
Подозрительный мужик, которого опасалась Юля, вышел за ней.
Юля прибавила шаг. Мужик не отставал. Юля за угол. Мужик за ней. Девушке стало страшно…
– Папка! – раздался крик из окошка дома напротив. – Мам, папка с работы идёт!
Мужик заулыбался, помахал мальчугану в ответ и скрылся в подъезде.
Девушка выдохнула и пошла дальше уже спокойным шагом.
«Вечно я себя накручиваю», – подумала Юля.
* * *
– Прикинь, ща по телеку показывали, – в комнату к Юле вбежал взбудораженный младший брат. – Только что у нас на районе поймали самого настоящего психопата! Из дурки сбежал. Грохнул какую-то бабку, нацепил её вещи, а потом через весь город тащил её трупешник в сумке! Он когда из маршрутки выходил, споткнулся, сумка порвалась и всё высыпалось – так и поймали. Офигеть, да?
Юля похолодела…
Наследство
Я из древнего купеческого рода. Далеко за городом у нашей семьи даже имеется огромное родовое поместье, передающееся из поколения в поколение.
Мне этот дом с кучей зеркал внутри всегда казался мрачным. А когда пропала мама, я и вовсе стал его ненавидеть. Мне было всего пять лет, когда она просто исчезла, оставив все свои вещи на местах, ушла, не взяв ничего. Ни записки, ни следов. В тот день отец был на работе, и я один бродил по жуткому дому до самого вечера и звал маму.
Отец всю свою жизнь положил на поиски жены, но все было тщетно. Матери как след простыл.
Но недавно папа умер, и теперь я стал единоличным наследником старого здания. Твёрдо намереваясь продать мрачный дом, я решил в последний раз осмотреть его.
Когда я вошел внутрь, на меня сразу же нахлынули воспоминания о моём детстве и о матери. Обойдя несколько комнат, я решил заглянуть в комнату мамы. Отец оставил здесь всё так же, как было при ней, словно надеясь, что в один прекрасный день жена вернется…
В задумчивости я споткнулся и со всей силы впечатался в зеркало, висевшее на стене. Зеркало со скрипом ушло вовнутрь, открывая проход. Потайная дверь!
Я включил фонарик на телефоне и сделал шаг навстречу неизвестности. За зеркалом оказалась небольшая комнатка с ведущими в разные стороны коридорами, дверьми. Теперь я понял, зачем столько зеркал в этом доме: они как окна. Из потайных коридоров весь дом просматривался через зеркала как на ладони! Вот и моя старая комната! Как же я был рад уехать отсюда – подальше от этих жутких ночных стуков старого дома…
Приглядевшись к зеркалу-окну в мою комнату, я заметил, что оно было заляпано и чем-то выпачкано.
«Я люблю тебя! Мама» – было написано на толстом прозрачном стекле чём-то темным.
Кровь! Ну, точно. Запекшаяся кровь.
Я огляделся: позади меня лежала высохшая мумия в женском платье, вокруг черепа которой разметались остатки светлых волос.
Мама! Я помнил это платье. Выходит, что она никуда не уходила! Всё это время мама была здесь и пыталась до нас достучаться! Вот что за звуки я слышал по ночам в своей комнате. Значит… она не смогла выбраться.
И тут я услышал, как зеркало в маминой комнате со скрипом встало на своё место. Фонарь на телефоне погас. Кончился заряд.
Меня прошиб холодный пот…
Воспитательница
Карина Михайловна проработала воспитательницей в детском саду почти пятнадцать лет.
За эти годы через её добрые руки прошли десятки малышей: капризные и тихони, неуправляемые хулиганы и примерные умницы, драчуны и всезнайки… Но такой ребёнок, как Аня Зуева, не подходил ни под одно определение.
Девочка была молчалива и всегда играла одна, выбирая себе самые укромные уголки группы. Одевалась Аня тоже всегда одинаково: строгое темное платьице с накрахмаленным белым воротничком.
На вид девочка была обычным ребёнком, но, когда Аня улыбалась, у воспитательницы по спине начинали бегать мурашки. Было в этой детской улыбке что-то зловещее…
Рядом с Аней всегда случались неприятности: то ребёнок упадёт на ровном месте, да так что аж нос себе расквасит, то любимая игрушка чья-то переломается в клочья, то одежда после тихого часа пропадёт.
В последнее время девочка стала совсем агрессивной. Больно щипала других ребят до синяков, царапала до крови, одному даже отгрызла кусочек уха, когда тот мешал ей играть своими воплями.
Все дети очень боялись Аню. Настолько, что даже не рассказывали своим родителям, кто нанёс им эти увечья, а значит, сделать воспитатели с хулиганкой ничего не могли.
