Конечно, неприятный осадок в душе Ватутина остался. Но Николай Федорович был не из тех людей, которым обида могла застилать глаза. За два с половиной года фронтовой жизни он многое повидал, всякое пережил и в разных переплетах побывал. Так что к неприятностям ему было не привыкать. Вообще на войне душевные боли проходят быстро, поскольку их снимает сама обстановка. А она в те дождливые осенние дни становилась всё более напряженной.
Всматриваясь в оперативную карту, всю исполосованную стрелами направлений ударов с обеих сторон, Ватутин особенно остро ощущал это напряжение. Боевые действия шли с переменным успехом. Тяжко было измотанным в непрерывных боях армиям Москаленко, Черняховского... Эти трудности складывались из разных обстоятельств. Кроме того, фронт ждал резервов, но они ещё находились в пути. В середине ноября мощная группировка противника перешла в контрнаступление. В течение двух недель шли тяжёлые кровопролитные схватки. В отдельные дни немцы вводили в бой до 300—400 танков. 20 ноября ценой огромных потерь им удалось вновь захватить Житомир и к 25 ноября продвинуться вперёд до 40 километров.
Сдача Житомира, других населённых пунктов, а также не всегда удачные действия войск 1-го Украинского фронта вызвали ярый гнев у Сталина. Но разговаривать с Николаем Фёдоровичем он не стал, а сразу позвонил командующему соседним 1-м Белорусским фронтом генералу армии К. К. Рокоссовскому и приказал ему выехать в район Киева и разобраться в сложившейся ситуации.
Однако, по свидетельству генерала армии Штеменко, Сталин в тот период всё же разговаривал с Ватутиным, но содержание их диалога ему неизвестно. О приезде Рокоссовского известил Николая Фёдоровича по телефону заместитель начальника Генштаба А. И. Антонов. О том, как дальше развивались события, Рокоссовский подробно описал в своих мемуарах «Солдатский долг». Предоставим ему слово:
«Меня вызвал к аппарату Сталин. Он сказал, что у Ватутина неблагополучно, что противник перешел там в наступление и овладел Житомиром.
— Положение становится угрожающим, — сказал Верховный Главнокомандующий. — Если так и дальше пойдет, то гитлеровцы могут ударить и во фланг войскам Белорусского фронта.
В голосе Сталина чувствовались раздражение и тревога. В заключение он приказал мне немедленно выехать в штаб 1-го Украинского фронта в качестве представителя Ставки, разобраться в обстановке на месте и принять все меры к отражению наступления врага...
Перед самым выездом мне вручили телеграмму с распоряжением Верховного: в случае необходимости немедленно вступить в командование 1-м Украинским фронтом, не ожидая дополнительных указаний.
Должен сознаться, что это распоряжение меня смутило. Почему разбор событий на 1-м Украинском фронте поручается мне? Но раздумывать было некогда.
Важно сейчас как можно быстрее ознакомиться с обстановкой и принять решение, не допуская поспешности и соблюдая полную объективность и справедливость. Так я и поступил, прибыв на место.
Штаб фронта располагался западнее Киева — в лесу, в дачном посёлке. Ватутин был уже предупреждён о нашем прибытии. Меня он встретил с группой офицеров управления фронта. Вид у него был озабоченный.
Н. Ф. Ватутина я знал давно: в Киевском Особом военном округе он был начальником штаба. Высокообразованный в военном отношении генерал, всегда спокойный и выдержанный.
Как я ни старался, дружеской беседы на первых порах не получилось. А ведь встретились два товарища — командующие соседними фронтами. Я всё время пытался подчеркнуть это. Но собеседник говорил каким-то оправдывающимся тоном, превращал разговор в доклад провинившегося подчиненного старшему. В конце концов я вынужден был прямо заявить, что прибыл сюда не с целью расследования, а как сосед, который по-товарищески хочет помочь ему преодолеть общими усилиями те трудности, которые он временно испытывает.
— Давайте же только в таком духе и беседовать, — сказал я.
Ватутин заметно воспрянул духом, натянутость постепенно исчезла. Мы тщательно разобрались в обстановке и ничего страшного не нашли.
Пользуясь пассивностью фронта, противник собрал сильную танковую группу и стал наносить удары то в одном, то в другом месте. Ватутин вместо того, чтобы ответить сильным контрударом, продолжал обороняться. В этом была его ошибка. Он мне пояснил, что если бы не близость украинской столицы, то давно бы рискнул на активные действия.
Но сейчас у Ватутина были все основания не опасаться риска. Помимо отдельных танковых корпусов две танковые армии стояли одна другой в затылок, не говоря об общевойсковых армиях и артиллерии резерва РГК. С этим количеством войск нужно было наступать, а не обороняться. Я посоветовал Ватутину срочно организовать контрудар по зарвавшемуся противнику. Ватутин деятельно принялся за дело. Но все же деликатно поинтересовался, когда я вступлю в командование 1-м Украинским фронтом. Я ответил, что и не думаю об этом, считаю, что с ролью командующего войсками фронта он справляется не хуже, чем я, и что вообще постараюсь поскорее вернуться к себе, так как у нас и своих дел много. Ватутин совсем повеселел...
Сообща наметили, как выправить положение. Забегая вперед, скажу, что Ватутин блестяще справился с задачей, нанёс такие удары, которые сразу привели гитлеровцев в чувство и вынудили их спешно перейти к обороне.
Свои выводы об обстановке, о мероприятиях, которые уже начали проводиться войсками 1-го Украинского фронта, и о том, что Ватутин, как командующий фронтом, находится на месте и войсками руководит уверенно, я по ВЧ доложил Верховному Главнокомандующему и попросил разрешения вернуться к себе. Сталин приказал донести обо всем шифровкой, что я и сделал в тот же день. А на следующее утро мне уже вручили депешу из Ставки с разрешением вернуться к себе на Белорусский фронт».
Расставаясь, Ватутин и Рокоссовский обменялись крепким рукопожатием. Оба были довольны, что вся эта история закончилась счастливым концом.
Но, как видно из воспоминаний Рокоссовского, Николай Фёдорович всё же готовился к худшему, то есть к передаче дел новому командующему. И это предчувствие имело основание — Сталин был недоволен действиями войск фронта Ватутина. Николай Фёдорович хорошо знал на примере других военачальников, какие меры за этим следуют. Тот же Конев за серьезные ошибки в руководстве войсками несколько раз освобождался от командования фронтом. Как не справившегося с должностными обязанностями командующего Сталинградским фронтом генерал-лейтенанта В. Н. Гордова Сталин запросто лишил своего поста, перевёл с понижением на армию. В этом же списке — маршал С. К. Тимошенко, генералы Ф. И. Голиков, М. М. Попов, В. Д. Соколовский, И. Е. Петров... В «штрафниках» у Верховного ходили Жуков, Василевский и Мехлис... Поэтому неудивительно, что угроза отставки витала и над Ватутиным.
Известно, что Сталин был человеком эмоциональным, резким, имел к людям симпатии и антипатии. Но как руководитель он хорошо понимал, что эмоции — это эмоции, а дело есть дело. Поэтому Сталин во главу угла всегда ставил профессиональные качества человека, а их у Николая Фёдоровича было не отнять. Так что если бы Верховный считал, что Ватутин не тянет на должности командующего, то он бы его и дня не держал ни на Воронежском, ни на Юго-Западном, ни на 1-м Украинском фронтах — крупнейших войсковых объединениях войны. Безусловно, Сталин не всегда оставался доволен действиями Ватутина. Тем не менее он ценил его как высококвалифицированного штабного работника, грамотного военачальника, способного умело провести сложную военную операцию. Вот и теперь, после получения шифровки от Рокоссовского, Верховный был уверен, что Ватутин справится с поставленными перед ним задачами.
