В те дни Николай Фёдорович практически безвылазно находился в войсках. Его темно-зеленый «виллис» в сопровождении бронетранспортера боевого охранения колесил по местам дислокации частей и соединений фронта. Прибыв на тот или иной участок фронта, Ватутин терпеливо выслушивал доклады командармов, комкоров, комдивов и комбригов, изучал районы боевых действий, выяснял причины неудач, ставил перед подчиненными новые задачи. Командующий фронтом считал для себя обязательным делом встречаться и с простыми солдатами, непосредственно находившимися в окопах, в башнях танков, у прицелов орудий... Не случайно поэтому Николая Федоровича практически сразу стали называть в войсках «наш командующий». У Ватутина к этому главному «сословию» войны тоже было уважительное отношение, поскольку он сам вышел из солдатской шинели.
Портрет своего командующего очень точно нарисовал корреспондент-организатор газеты Воронежского фронта «За честь Родины» С. М. Борзунов, ставший впоследствии известным писателем. Прочитаем его рассказ: «Впервые мы, небольшая группа военных журналистов только что созданной фронтовой газеты “За честь Родины”, увидели Николая Федоровича в двадцатых числах июля 1942 года на его командном пункте северо-восточнее Воронежа, в деревне Углянец...
Все были приятно удивлены, когда увидели молодого, круглолицего, подтянутого, с живыми проницательными глазами генерала, на петлицах которого блестели три звезды. Это и был командующий фронтом Николай Фёдорович Ватутин — генерал-лейтенант по званию. Держался он очень просто и уверенно. Говорил не спеша, размеренно и спокойно, хотя обстановка под Воронежем, как мы узнали из его сообщений, была очень сложной и опасной. Но, повторяю, во всем поведении командующего, его манере говорить тихо и спокойно, в умении логично убеждать подчиненных ему людей и отдавать четкие распоряжения чувствовались знание обстановки, уверенность, сильные волевые качества военачальника. И потому, очевидно, мы не увидели в штабе ни беготни, ни суматохи, характерных для первых месяцев войны. Спокойствие командующего, его продуманные, уверенные распоряжения и действия, его лучистые глаза магически действовали на всех нас, вселяли надежду на скорую победу под Воронежем».
Прибытие на фронт нового командующего не осталось незамеченным и у немцев. Буквально через несколько дней над позициями войск фронта они стали разбрасывать листовки: «Этому штабному генералу под Воронежем успеха не иметь». Когда одну из таких листовок показали Николаю Федоровичу, он не мог сдержать улыбки:
— Сколько внимания моей персоне! Но, как говорят у нас на Руси, поживём — увидим...
Итогом поездок Ватутина по частям и соединениям стал его приказ, в котором был дан обстоятельный анализ действий войск фронта в период с 8 по 24 июля. В нем, в частности, отмечалось, «что одной из главных причин медленных темпов наступления и зачастую топтания на месте, является неудовлетворительное управление своими частями и подразделениями со стороны командиров дивизий, полков и батальонов. Штабы и командиры дивизий, как правило, отрываются от своих частей и, оставаясь глубоко в тылу, теряют с частями связь, не имеют собственного наблюдения за полем боя, а потому не знают обстановку и не могут вовремя реагировать на изменения обстановки массированными ударами огня всех видов, вводом в бой второго и последующих эшелонов или же изменением направления удара. Нередко также отрываются от своих подразделений командиры полков и батальонов, что еще более пагубно отражается на ходе боя. Многие командиры дивизий, полков и батальонов вместо того, чтобы стремительно наступать за танками и в тесном взаимодействии с ними, отрываются от танков со своими подразделениями... В результате такие командиры вместо наступления переходят по существу к обороне, а в оправдание этого они начинают выдвигать целую уйму причин, ссылаясь на отставание соседей, на фланкирование их огнем противника. Они проявляют самолётобоязнь, ссылаются на обстрел их минометным и артиллерийским огнем, как будто бы на войне всего этого не должно быть. Проявляя пассивность, такие командиры не умеют использовать свои огневые средства и технику для подавления огня противника и уничтожения живой силы. Они не используют благоприятных моментов боя для броска вперед».
Особый упор в этом документе был сделан и на вопросы взаимодействия, которые крайне важны в период наступления. Однако между танковыми, пехотными и артиллерийскими начальниками они отрабатывались недостаточно, особенно в звене батальон, дивизион, рота и батарея. Слабо также проводилась разведка противника, не были выявлены его слабые места. Само наступление велось прямолинейно, в лоб, без обходов и обхвата. Кроме того, атака переднего края врага танками производилась на низких скоростях, а стрельба — с длинных остановок, что давало противнику возможность расстреливать танки.
Однако разбор действий командного состава частей и соединений не ограничился лишь сухими строками приказа, который, заметим, был доведен до командиров и политработников под роспись, чтобы в случае чего было с кого спросить. В те дни у Ватутина состоялось и немало жестких, нелицеприятных разговоров с некоторыми военачальниками. А иначе в той тяжелой обстановке и быть не могло.
Вот что пишет в своих воспоминаниях «Жизнь в авиации» маршал авиации С. А. Красовский, в то время генерал-майор авиации, командующий 2-й воздушной армией Воронежского фронта:
«У нас [с Ватутиным] состоялась не очень дружелюбная беседа.
— Плохо работает авиация! — заявил Ватутин.
— Воевать без войск не умею.
— А вот другие умеют! — Ватутин повернулся к окну и стал смотреть на тянувшиеся по дорогам толпы жителей. Помолчав немного, он тяжело вздохнул и негромко добавил: — До глубинки России допустили немца, до исконно русских городов — Орла, Курска, Воронежа... Нет, так воевать дальше нельзя».
Находясь в 60-й армии, Ватутин признал «неудовлетворительной, не отвечающей требованиям выполняемых задач» работу её штаба. Так, начальник штаба генерал-майор С. П. Крылов имел «смутные, неточные и неясные представления о своих частях». Ещё хуже владел обстановкой начальник оперативного отдела подполковник П. Н. Лащенко, который в своём докладе не мог точно указать дислокацию полков и соединений, о некоторых частях располагал неточными сведениями. А когда потребовалось показать на карте места огневых позиций артиллерии и других средств огневой поддержки, Лащенко не сумел это сделать.
Ватутин жестко потребовал от начальника штаба армии и его подчиненных «в кратчайший срок устранить отмеченные недостатки, организовать работу штаба армии, всех управлений и отделов, добиваясь плановости, системы в работе, четкости и точности». Надо сказать, штаб фронта сделал правильные выводы, указанные командующим фронтом недостатки были устранены. И ещё один показательный штрих. Попавший под огонь справедливой критики начальник оперативного отдела подполковник Лащенко больше подобных ошибок не допускал. Вскоре этот 33-летний офицер был назначен командиром соединения, где проявил себя самым достойным образом. В боях за Днепр ему было присвоено высокое звание Героя Советского Союза. Представление на награждение подписал Ватутин. В послевоенные годы Павел Николаевич Лащенко дослужился до генерала армии и нередко вспоминал строгий урок, полученный от Ватутина.
