— Оставляю части передового отряда и 689-й истребительно-противотанковый артиллерийский полк. Командование резервом возлагаю на своего заместителя генерал-майора Труфанова.
После уточнения у Ротмистрова еще некоторых деталей предстоящей схватки с гитлеровцами Николай Федорович связался с командующим 5-й гвардейской армией генерал-лейтенантом А. С. Жадовым. Он сообщил, что на усиление армии прибыли минометная и гаубичная артиллерийские бригады.
— Только боеприпасов у них маловато, товарищ командующий, — посетовал Жадов, — меньше половины боекомплекта. Но на первые сутки должно хватить.
— Поможем, Алексей Семенович, не переживай, — успокоил его Ватутин. — Главное, чтобы твои стрелковые корпуса не подвели.
— Не подведут, — заверил Жадов. — В настоящее время большая часть офицеров штаба и управлений армии, политотдела находится в соединениях и частях для того, чтобы помочь их командирам подготовить подчиненных к выполнению поставленных задач.
Последние часы перед решающими событиями Николай Федорович провел в переговорах с командующими других армий и корпусов, терпеливо выслушивая их доклады и отдавая необходимые распоряжения. А с шести часов утра практически вся полоса Воронежского фронта наполнилась гулом самолетов, ревом боевой техники, залпами орудий, взрывами снарядов и мин, дробным треском автоматных и пулеметных очередей.
Первыми огласили тишину «мессеры», очищая воздушное пространство. Следом в небе появились десятки «юнкерсов». Блеснув на солнце стеклами кабин, словно зеркалами, бомбовозы волна за волной начали накатываться на позиции советских войск. Земля вздыбилась от разрывов бомб, в различных местах загорелись хлеба. Но асам люфтваффе отбомбиться не дали — в небе появились звенья советских истребителей. Над полем боя завязались жаркие бои. Одна за другой запылали машины «стервятников Геринга», подбитых «сталинскими соколами». А уцелевшие, сбросив куда попало бомбы, поворачивали назад. Тут же наступил черед советских бомбардировщиков, которые в сопровождении истребителей начали громить скопления танков врага, его огневые позиции. Дальше грянули первые залпы артиллерии...
Павел Алексеевич Ротмистров, на армию которого 12 июля выпали самые трудные испытания, вспоминал: «Еще не умолк огневой шквал нашей артиллерии, как раздались залпы полков гвардейских минометов. Это начало атаки, которое продублировала моя радиостанция. “Сталь”, “Сталь”, “Сталь”... Тут же последовали сигналы командиров танковых корпусов, бригад, батальонов, рот и взводов.
Смотрю в бинокль и вижу, как справа и слева выходят из укрытий и, набирая скорость, устремляются вперед наши славные “тридцатьчетверки”. И тут же обнаруживаю массу танков противника. Оказалось, что немцы и мы одновременно перешли в наступление. Я удивился, насколько близко друг от друга скапливались наши и вражеские танки. Навстречу двигались две громадные танковые лавины. Поднявшееся на востоке солнце слепило глаза немецких танкистов и ярко освещало нашим контуры фашистских танков.
Через несколько минут танки первого эшелона наших 29-го и 18-го корпусов, стреляя на ходу, лобовым ударом врезались в боевые порядки немецко-фашистских войск, стремительной сквозной атакой буквально пронзив боевой порядок противника. Гитлеровцы, очевидно, не ожидали встретить такую большую массу наших боевых машин и такую решительную их атаку. Управление в передовых частях и подразделениях врага было явно нарушено. Его “Тигры” и “Пантеры”, лишенные в ближнем бою своего огневого преимущества, которым они в начале наступления пользовались в столкновении с другими нашими танковыми соединениями, теперь успешно поражались советскими танками Т-34 и даже Т-70 с коротких дистанций. Поле сражения клубилось дымом и пылью, земля содрогалась от мощных взрывов. Танки наскакивали друг на друга и, сцепившись, уже не могли разойтись, бились насмерть, пока один из них не вспыхивал факелом или не останавливался с перебитыми гусеницами. Но и подбитые танки, если у них не выходило из строя вооружение, продолжали вести огонь.
Это было первое за время войны крупное встречное танковое сражение: танки дрались с танками. В связи с тем что боевые порядки перемешались, артиллерия обеих сторон огонь прекратила. По той же причине не бомбила поле боя ни наша, ни вражеская авиация, хотя в воздухе продолжались яростные схватки и вой сбитых, объятых пламенем самолетов смешивался с грохотом танковой битвы на земле. Отдельных выстрелов не было слышно: всё слилось в единый грозный гул.
Напряжение сражения нарастало с потрясающей яростью и силой. Из-за огня, дыма и пыли становилось все труднее разобрать, где свои и где чужие. Однако, имея даже ограниченную возможность наблюдать за полем боя и зная решения командиров корпусов, получая их донесения по радио, я представлял, как действуют войска армии. Что там происходит, можно было определить и по улавливаемым моей радиостанцией приказаниям командиров наших и немецких частей и подразделений, отдаваемым открытым текстом: “Вперед!”, “Орлов, заходи с фланга!”, “Шнеллер!”, “Ткаченко, прорывайся в тыл!”, “Форвертс!”, “Действуй, как я!”, “Шнеллер!”, “Вперед!”, “Форвертс!”». Доносились и злые, ядреные выражения, не публикуемые ни в русских, ни в немецких словарях.
Танки кружили, словно подхваченные гигантским водоворотом. “Тридцатьчетверки”, маневрируя, изворачиваясь, расстреливали “Тигров” и “Пантер”, но и сами, попадая под прямые выстрелы тяжелых вражеских танков и самоходных орудий, замирали, горели, гибли. Ударяясь о броню, рикошетили снаряды, на куски рвались гусеницы, вылетали катки, взрывы боеприпасов внутри машин срывали и отбрасывали в сторону танковые башни.
Наиболее тяжелый, крайне ожесточенный бой вел 29-й танковый корпус генерала И. Ф. Кириченко, наступавший вдоль железной и шоссейной дорог. Враг бросил против него основные силы танковых дивизий СС “Адольф Гитлер” и “Мертвая голова”, упрямо предпринимая одну за другой настойчивые попытки прорваться к Прохоровке. Однако войска корпуса дрались с исключительным упорством и не уступали достигнутых рубежей».
В этот же день ожесточенные поединки проходили на других участках Воронежского фронта, но наибольшая степень их накала была в танковом сражении под Прохоровкой. «Шли солдаты наши в бессмертье, становились бессмертными танки...» Они, эти поэтические строки, как нельзя к месту, образно и одновременно реалистично отражают батальную картину битвы. Горела земля, плавился металл. День из-за огромных черных клубов дыма и пыли превратился в ночь. Раненые не покидали поле боя, танкисты, оставив объятые пламенем боевые машины, дрались в рукопашных схватках, орудийные расчеты глохли от беспрерывной пальбы, но стояли насмерть. Беспримерный героизм и непоколебимая стойкость были массовыми.
Чтобы представить, какими были эти поединки, приведем лишь один пример из многих подобных. На танковый батальон, которым командовал капитан П. А. Скрипкин, обрушилась большая группа немецких танков. Непосредственно танк комбата ударил по головному «Тигру». Тот закрутился на месте, вспыхнул, как сухая солома. Второй «Тигр» дернулся от двух снарядов, но новый меткий выстрел заставил его окончательно остановиться и запылать ярким факелом. По танку открыли огонь сразу три машины противника. Несколько снарядов угодили в командирский КВ, танк охватил огонь. Механик-водитель старший сержант А. Николаев и радист А. Зырянов, спасая раненого комбата, вытащили его из танка, укрыли в воронке. Но один из «Тигров» шел прямо на них. Тогда Николаев бросился в горящий танк и направил его навстречу врагу. «Тигр» остановился, пытаясь уйти назад. Но было поздно. Объятый пламенем КВ на полной скорости врезался в немецкий танк. Прогремел страшный взрыв. В небо взметнулся столб огня и дыма...
