Многое можно назвать в качестве характерных черт «мирового Средневековья». Например, принципиально новую роль мировых религий. Христианство и ислам удачно справлялись с задачей поддержания цельности больших цивилизационных ареалов, даже после утраты последними былого политического единства. В регионах, центрами которых выступали Индия и Китай, не сложилось мощных монотеистических систем, но и здесь учения, которые возникли в предшествующий период и долго существовали в виде философских школ и локальных культов, только в период Средневековья обретают стройность. Обзаведясь догматикой и организационными структурами (например, сетями монастырей со специфическим типом землевладения), они становятся религиями. Ранее всего это произошло в Китае с буддизмом и даосизмом в эпоху Лючао, конфуцианство же, всегда популярное у китайских чиновников, обрело статус официальной религии (или, скорее, «квазирелигии») немного позже, в эпоху Тан. Буддизм и конфуцианство распространились в Японию, Корею, Тибет и страны Юго-Восточной Азии. Но главное же состоит в том, что мировые религии исполняли роль стержня почти всех средневековых обществ. Они придавали им «момент связанности». Как правило, чем сильнее было влияние такой религии на общество, тем меньше требовалось воинов и чиновников для поддержания порядка на большой территории.
Еще одна очень важная черта Средневековья: наличие кочевых империй, время от времени возникавших в поясе Великой Евразийской Степи, протянувшейся от Маньчжурии до Венгрии. Или, если сказать осторожнее, существенное увеличение роли кочевников в жизни большинства регионов Ойкумены.
[5] В I тысячелетии до н. э. окончательно оформляется уклад кочевого общества, создавшего настолько хорошо адаптированную к окружающим условиям систему (хозяйственную, социальную и военную), что она оставалась неизменной практически до конца рассматриваемого периода. Это внесло радикальные перемены в отношения «цивилизация — варварская периферия», произошедшие в исторически короткие сроки.
Конечно, скифы, сарматы или саки совершали разорительные набеги на соседей, но нет оснований утверждать, что хотя бы одна из четырех монархий, упомянутых в Библии: Ассиро-Вавилонская, Ахеменидская, империя Александра Македонского и, наконец, Римская империя создавалась для противостояния степной угрозе. С империями Цинь и Хань дело обстояло сложнее. Хотя возникли они, скорее, в силу «внутрикитайских» причин, им пришлось столкнуться с мощной конфедерацией кочевых племен хунну, ставших прообразом кочевых империй Средневековья. Задачи, которые решали первые китайские империи: строительство Великой стены, войны в Степи, выстраивание сложных дипломатических отношений с вождями (шаньюями) кочевников, — уже демонстрировали алгоритм взаимодействии оседлой и кочевой империй.
Эффективность кочевого хозяйства и проистекавшая из этого способность выставлять большое число умелых конных воинов были важными аргументами номадов в диалоге с народами оседлых цивилизаций. Но кочевники экономически не могли существовать без последних (хотя бы потому, что не могли делать запасов на «черный день»). Набеги, данничество, обмен (чаще всего неэквивалентный), формирование «своих» зависимых и полузависимых оседлых поселений (малоизвестные ранее «города кочевников») — вот неполный перечень форм этих взаимоотношений. В кочевом обществе не выработалась внутренняя необходимость для возникновения государства. Однако чем богаче и сильнее была соседняя оседлая цивилизация, тем раньше номады объединяли свои усилия для «диалога» с ней, что приводило к складыванию мощных племенных союзов — «сложных и суперсложных вождеств», по терминологии этнологов.
[6]
Одни за другими возникают каганаты и ханства, которые иногда превращаются в «кочевые империи», становясь фактором глобального масштаба. Их присутствие является атрибутом средневековой Мир-Системы, во многом определяя динамику ее развития. И когда кочевые империи перестанут угрожать оседлой части Старого Света, то это станет одновременно и причиной, и следствием окончания средневекового периода.
Оседлые государства либо находили адекватный ответ вызову Степи, либо погибали. Чтобы выстоять, они должны были обладать сильной бюрократией, содержать армию и возводить укрепления, вести активную дипломатию (подкуп вождей, натравливание одних племен на другие и т. д.) — все это требовало денег. Жизнестойкость империи определялась наличием большого слоя свободных крестьян, которые платили налоги и служили в армии. А для этого нужно было составлять кадастры, организовывать регулярное налогообложение — без многочисленного чиновничества здесь нельзя было обойтись. Подробнее об этом мы поговорим ниже. Важно понять, что такие империи дорого стоили обществу.
Очень часто отсутствие империи, отсутствие политического единства в регионе исторически совпадали с расцветом экономики и культуры. Но если Степь была рядом, регион мог стать легкой добычей кочевников, когда им на какое-то время удавалось собрать свои силы в кулак. В таком случае вариантов взаимодействий с оседлым населением было много — от «дистанционной эксплуатации» до образования кочевниками нового государства на завоеванной территории или «наслаивания» военной элиты кочевого происхождения на оседлое общество. При этом кочевые империи в чистом виде появлялись не так часто. Но они приводили в движение массы других племен, создавали пример для подражания, оставляли наследников кочевых традиций. Сам кочевой элемент в государствах, устремленных к новым завоеваниям, мог быть относительно невелик, достаточно было памяти о великих степных империях. Тимура, в чьей империи кочевников было немного, современники воспринимали в первую очередь как носителя кочевых традиций.
Страны, географически удаленные от кочевой угрозы, также могли рано или поздно ощущать ритмы пульсации Великой степи. Это происходило, когда империи, сумевшие противостоять номадам (или основанные кочевниками в результате завоевания), становились для таких государств «второго эшелона» либо угрозой (потенциальной или реальной), либо предметом подражания. И тогда уже они, в свою очередь, спешили создать свою сильную империю. Так, если укрепление Китая в период Тан произошло в ответ на вызов со стороны Тюркского каганата, то, возможно, ответом на вызов Танской империи в Японии стал «переворот Тайка», приведший к созданию «регулярного государства». И подобных примеров можно привести много. С течением времени круг стран, прямо или косвенно ощущавших на себе импульсы, рождаемые в Великой Степи, увеличивался.
Однако существовали регионы, где эти импульсы ощущались гораздо слабее и угрозы, как от кочевников, так и от закаленных в боях оседлых империй, возникали лишь эпизодически. Так было в той же Японии или в католической Европе. Здесь сосуществование и соперничество относительно небольших и самых разнообразных политических формирований могло растянуться надолго и привести к интересным результатам или даже к прорывам в культурной и экономической жизни. Феодализм, утвердившийся в Западной Европе, таким образом, прошел для нее безнаказанно. Средневековым европейцам можно было не совершать величайших усилий для создания могучей империи. Но подобную роскошь мало кто мог себе позволить. И в первую очередь это относится к Китаю.
