Деньги же в Европе были. Помимо доходов от производства, главные богатства поступали из-за моря. Их источником был прямой грабеж, эксплуатация рудников Нового Света, а после — плантационное рабство. Но за счет доминирования на море европейцы сумели выстроить несколько «торговых треугольников». Запад пока не мог предложить достаточно товаров, востребованных в Азии, но он занимался, как тогда говорили, «торговлей из Индии в Индию». В Индии, например, закупались опиум и ткани, которые шли в Малакку, где оставлялась часть тканей, предназначенных для материковой и островной части Юго-Восточной Азии. Там корабли загружались пряностями и с этим грузом направлялись в Китай, где тайно сбывали опиум и покупали шелк, который обменивали в Японии вместе с индийскими тканями и европейскими товарами на серебро и олово, столь необходимое для литья бронзовых пушек. Там же закупали мечи, фарфор и жемчуг для Малакки, Гоа и Европы. Затем, возвращаясь в Европу через Малакку, снова грузились пряностями. Морское господство позволяло быть монополистами, конкуренции следовало опасаться лишь со стороны других европейских стран.
Деньги, скапливавшиеся в Европе, «искали, где лучше». Пока короли предлагали высокий процент по своим займам, кредиторы скупали их долговые обязательства, хотя высокий процент свидетельствовал о ненадежности этих вложений. Деньги вкладывались в торговлю. Она была рискованным делом, однако развитие морского страхования снижало риски. Но от колебаний конъюнктуры и изменений торговых маршрутов никто застрахован не был.
В таком случае деньги вкладывались в производство или горное дело, в покупку земель. Однако если здесь доходность опускалась ниже 6 %, что было неизбежно без новых вложений, то деньги вновь начинали «искать, где лучше».
В конце XVII в. на растущем Амстердамском фондовом рынке бумаги Ост-Индской компании, бумаги Лондонского и Амстердамского банков раскупались хорошо, они считались надежным вложением, даже если приносили 4 % годовых. Таким образом, английский король, чей бюджет был в конце концов поставлен под парламентский контроль (и потому монарху можно было верить), получал займы под невысокий процент. А королю-солнцу Людовику XIV никто менее чем под 18 % ссуд не давал. Это объясняет общий неутешительный исход войн победоносной и хорошо организованной французской армии конца XVII–XVIII вв.
Но это означало, что и английские, и голландские предприниматели не могли сказочно разбогатеть на финансовых спекуляциях и правительственных займах, поэтому их капиталы перетекали в промышленность и бурно развивавшееся сельское хозяйство. Доходы, которые они извлекали, не были меньшими, чем от королевских займов, и обладали большей надежностью. В этом была одна из причин развернувшегося в этих странах аграрного и промышленного переворота.
Обе страны оказались в ядре экономической Мир-Системы. Обилие финансовых ресурсов обеспечило этим странам достаточную силу для поддержания своих колониальных империй и отражения внешних угроз без особого напряжения сил. Здесь и возникают либеральные принципы управления экономикой. Примечательно, что обе страны не будут привержены меркантилизму; отстаивая свободу торговли, обе проявляли реальную веротерпимость, предоставляли убежище эмигрантам всех мастей и первыми официально разрешили открытие синагог новым иудейским общинам.
Однако чем меньше у государств было финансовых возможностей, тем чаще их правители должны были прибегать к принуждению, чтобы «идти в ногу со временем». Когда-то страны, сопредельные средневековым кочевым империям, оказывались перед выбором — ответить на вызов, создав мощное государство, или быть ими завоеванными. Теперь же надо было предпринимать не меньшие усилия, чтобы устоять в мире, где произошла «Военная революция», подкрепленная экономической мощью передовых стран. Выход виделся в том, чтобы, усиливая государство, командными методами преобразовывать общество и хозяйство, создать новую армию, использовать иностранные капиталы, технологии и знания к своей выгоде, чтобы защитить свои земли, а при возможности и самим поживиться за счет соседей. Территории стран, не успевших вовремя перестроиться, начинали быстро осваиваться соседями экономически, а затем и политически.
Послесловие.
Круговое Движение или поступательное развитие?
(Что сказал бы магрибский мыслитель о Китае)
Более чем вероятно, что читатель, добравшийся до конца нашей книги, будет утомлен монотонностью повествования. Как на карусели, мелькают одни и те же картинки: приход к власти — расцвет могущества — попытки реформ — кризис — восстания, наводнения, нашествия варваров — утрата Небесного мандата. Если бы не вставки, призванные синхронизировать китайскую историю с историей мировой, то ощущение deja vu было бы еще сильнее.
Во многом такое однообразие задано характером источников. Китайская государственная традиция является на нашей планете самой древней из непрерывных. И точно такой же является китайская традиция историописания. Из века в век историю Поднебесной писали люди, получившие одно и то же образование, обладавшие одной и той же картиной мира, одинаковыми ценностными ориентациями. Они писали по одним и тем же правилам, ориентируясь на общие образцы, используя одинаковые стереотипы.
Схожие явления можно найти повсюду в мире. Средневековые миссионеры описывали нравы язычников — пруссов или полабских славян — в тех же терминах, что и римские писатели, повествующие о древних германцах. Но в Европе традиции и прерывались чаще, и не были унифицированными. Рассказы одних хронистов почти всегда можно проверить рассказами других современных им историков. Но, главное, доступны иные источники — жития святых, дневники, мемуары, актовый материал. В Китае же преобладание официального исторического нарратива над другими типами источников пока
[29] выглядит подавляющим. А имперская историография всегда ориентирована на стабильность и повторяемость — в мире ничего радикально нового не происходит, разве что древняя добродетель слабеет и нравы портятся.
Однако циклизм китайской истории не объясняется лишь историографическими моделями, он существовал и в реальности.
История имела свойство повторяться далеко не только в Поднебесной. В наших экскурсах в историю средневековой Ойкумены мы постоянно вели диалог с автором, чье имя почти не называли. Речь идет о знаменитом магрибском мыслителе Ибн-Хальдуне (1332–1406). Судья, дипломат, философ и историк, он служил правителям Туниса и Марокко, Аль-Андалуса, Египта и вел беседы с самим Тимуром.
Сегодня Ибн-Хальдуна называют «отцом социологии», «отцом экономической науки», писал он трактаты по праву, формальной логике, обсуждал учение суфиев, но самое цитируемое его произведение — «Книга назидательных примеров по истории арабов, и персов, и берберов, и их современников, имевших большую власть». Она открывается разделом «Введение о превосходстве науки истории», в котором описываются основные циклы истории государств, расположенных рядом с жителями «открытых мест» — кочевниками.
