– И будет жива! – торопливо подтвердила целительница. – Опасности для жизни больше нет!
– Так… – повторил Аластор. – Значит, ничего… – Он не мог выговорить, что не случилось ничего непоправимого, потому что еще как случилось! Но что-то сказать все-таки нужно. Краем взгляда он видел застывшее лицо Аранвена и рядом с канцлером – его чуть более тонким отражением – такую же бледную Немайн. Ну что это они все? Зачем это? Беатрис жива, это главное! Она выздоровеет, и у них еще будут дети! Придется подождать, чтобы она полностью восстановила здоровье, но время есть… Еще несколько лет у них точно есть, значит, дети будут. Хотя бы один ребенок… Неважно, сын или дочь!
Он вдруг понял, что бормочет это вслух, а бесконечно усталое, просто до предела измученное лицо леди Эддерли становится еще бледнее, почти полупрозрачным. И застывшим, как тонкий лед, который тронь – и он хрупнет.
– Говорите, – приказал Аластор, слыша свой голос будто со стороны. – Говорите все как есть. Это приказ. Немедленно.
– Да, ваше величество, – ровно отозвалась леди Эддерли.
Леди Немайн едва заметно подалась к ней, и на миг Аластор почувствовал между собой и целительницей разлившееся в воздухе напряжение. Тугое, ощутимое даже ему, профану. «Магический щит, – опознал он это чувство. – Айлин его так ставила… Они что, боятся, что я… Чего они боятся?! Что я наврежу женщине, которая спасла мою жену?!»
– У ее величества Беатрис больше никогда не будет детей, – сказала целительница с тем же застывшим лицом, словно тоже готовилась к чему-то чудовищному. – Природа ее травмы была такова, что нам пришлось удалить значительную часть женских органов. Того, что осталось, достаточно, чтобы забеременеть, но слишком мало, чтобы выносить. Высока вероятность, что беременность, если она наступит, убьет и мать, и плод, не позволив ему даже родиться.
Аластор поднял руку, и леди Эддерли мгновенно смолкла. А он пытался осознать то, что услышал. У них с Беа больше не будет детей. Никогда. Потому что нельзя. Потому что в Бездну все политические соображения, если ребенок будет стоить ей жизни.
– Это абсолютно точно? – спросил он вдруг прорезавшимся очень спокойным и даже рассудительным голосом. – Если я спрошу магистра Бреннана или какого-то другого мага?..
– Магистр Бреннан подтвердит мои слова, как только освободится, – бесстрастно сообщила целительница. – Ничего иного он не скажет, как и мэтр Бюзье. Что до остальных… Ваше величество, я прекрасно понимаю, что не могу запретить вам проверить мои слова самым простым путем. Просто повторю еще раз. Ваша жена более не способна выносить ребенка. Возможно, будь она моложе, мы могли бы провести ряд магических процедур, которые укрепили бы ее тело. Но ей почти сорок. Процедуры такого порядка займут несколько лет. И чем старше она будет, тем сильнее риск при беременности, понимаете? Решать вам, конечно, вы муж и вправе распоряжаться здоровьем жены, даже ее жизнью. Но если кто-то скажет вам, что может исправить случившееся, просто знайте, ради королевской награды он собирается убить вашу жену так же верно, как ядом или скальпелем, только гораздо мучительнее. Я ответила, ваше величество? Или хотите знать что-то еще?
Сквозь растерянность и злость Аластор не мог не почувствовать уважение к этой женщине, которая так четко и бесстрашно объясняла ему жуткие вещи. И он кивнул, выдавив снова пересохшим горлом:
– Я понял. Благодарю вас. И за жизнь моей жены, и… за честность. Когда я смогу ее увидеть?
– Вы же понимаете, что ей сейчас вредны любые переживания? – нахмурилась целительница, а дрожащий вокруг нее воздух стал обычным – леди Немайн сняла щиты так же тихо, как поставила. – Если вы скажете что-то, способное ее расстроить…
– Я скажу, что люблю ее, – твердо пообещал Аластор. – Что она ни в чем не виновата, что главное для меня – ее жизнь и здоровье. Что ей не нужно ни о чем беспокоиться, все будет хорошо!
Целительница одобрительно кивнула и отступила от двери, напоследок предупредив:
– Несколько минут, не дольше. Никаких объятий, самое большее – можете взять ее за руку. И только потому, что ей действительно нужно услышать это все.
Аластор, уже не слушая, рванулся мимо нее. Распахнул дверь и тут же опомнился, вошел в целительские комнаты на цыпочках, шагая так осторожно, словно шел по лесу, полному демонов, где хрустнувшая под ногой ветка будет стоить жизни. Стараясь не глядеть на длинный стол с ворохом окровавленных тряпок, прошел дальше, в небольшую комнату, похожую на спальню – невысокая кровать, столик возле нее, распахнутое окошко во внутренний садик, откуда веяло цветами…
Женщину на кровати он попросту не узнал. Черные волосы связаны в небрежный узел, не для красоты, а только чтобы не мешали. Лицо распухло, веки набрякли, губы, напротив, потрескались… Уродливая старуха? Но вот она распахнула глаза, вцепилась в руку магистра Бреннана, стоявшего у кровати спиной к Аластору, и взвыла, мешая дорвенантские слова с итлийскими:
– Нон! Нет! Уходи! Прочь! Престо… Умоляю, уведите его! Не смотри на меня! Ми аморе, не смотри, прошу!
Отпустив руку целителя, она пыталась прикрыть лицо руками, но Аластор все равно видел эти любимые глаза на измученном, больном, сразу постаревшем лице, и больше ничто не имело значения.
– Беа! Все хорошо! Слышишь меня? – попытался пробиться он к ее затуманенному разуму и подбежал к кровати, но Беатрис рванула на себя простыню, которой была накрыта, и под ней зарыдала, умоляя его уйти немедленно.
Она стонала, как умирающее животное, и плакала, как ребенок. И продолжала выкрикивать, что ему нельзя видеть ее такой. Что она не хотела, что все исправит, что виновата, о, как она виновата, но все исправит, пусть только он уйдет сейчас!
– Ваше величество! – Магистр Бреннан тоже выглядел измученным, как и мэтр Бюзье, подскочивший из следующей комнаты. – Вам лучше уйти. Поверьте, все будет хорошо.
– Беа… – горестно сказал Аластор, едва сдерживаясь, чтобы не схватить ее в объятия. Если бы не предупреждение леди Эддерли! – Я люблю тебя, слышишь? Ты моя жена, моя единственная любовь, моя королева! Почему ты меня прогоняешь? Я просто хотел сказать, что люблю тебя! Милая, мне все равно, как ты выглядишь! Это же ты… Это всегда ты, и я люблю…
Но она не слышала, продолжая рыдать и без конца повторять одно и то же. И Аластор позволил неизвестно откуда взявшемуся Ангусу Аранвену взять себя за плечи и увести, тоскливо и горько не понимая, что сделал не так. Ну почему Беатрис его прогнала?! Он же хотел успокоить ее! Да разве он не понимает, что женщина после выкидыша и тяжелой операции не может выглядеть красавицей?! Он бы целовал ей руки, говорил, что все будет хорошо…
Выйдя в приемную целителей, он тяжело привалился к отделанной мрамором стене, прижавшись к ней лбом и ладонями. Холод мрамора должен был помочь, но не помогал.
– Идемте, ваше величество, – очень ласково сказал канцлер. – Вашей супруге нужно уснуть. Она не в себе, но это понятно – боль от потери ребенка нелегко перенести.
